Не меня ты обидел, а моих бедняков, моих нищих

версия для печати

Из дому о. Иоанн выходил ежедневно не иначе, как запасшись порядочным мешочком мелкой монеты, которую он специально разменивал для своих нищих. По этому случаю, в Кронштадте передавали один очень интересный случай из жизни о. Иоанна. Это было в то время, когда его слава достигла уже полного расцвета.

Недалеко от дома, где жил о. Иоанн, находилась мелочная торговля некоего Петрова. В лавку этого Петрова ежедневно и заходил батюшка и просил разменивать ему деньги на мелочь, которую затем собирал в полотняный мешок и уходил раздавать нищим. Так дело шло много времени, несколько лет подряд.

Лавочник Петров тяготился иногда ежедневным разменом денег и был недоволен тем, что возле его лавочки собирались целые толпы нищих, поджидавших выхода «батюшки». Нищие — не покупатели и только мешали настоящим покупателям. Торговля Петрова, несмотря на это, шла очень бойко; он приписывал это близости странноприимных домов.

Однажды, по обыкновению, о. Иоанн вошёл утром в лавку Петрова и попросил разменять ему 20 рублей на мелочь. В лавке в это время находилось много покупателей. Мелочь была нужна лавочнику для себя, он в душе негодовал на о. Иоанна за то, что тот заставляет его целые полчаса отсчитывать пятаки и копейки, и подумал: «Шёл бы ты себе в другое место со своей мелочью!»

Батюшка, точно угадывая мысли лавочника, как-то особенно, с укором взглянул на него, но не сказал ни слова.

На следующий день он не явился к Петрову за мелочью, и последующие дни также не заходил. Так прошёл месяц. И вот, лавочник замечает, что торговля его пошла на убыль. Что ни день, то хуже и хуже, и, наконец, дело дошло до того, что хоть прикрывай лавочку.

Затужил Петров, никак не может понять он причины неудачи и горько жаловался одному из своих друзей. Тот тоже не мог объяснить, откуда беда пришла, да вдруг и спрашивает:
— А что, о. Иоанн, всё по-прежнему к тебе ходит за мелочью?
— Нет, что-то перестал ходить, давно уже его у меня не видно.
Приятель задумался.
— Не обидел ли ты батюшку чем-нибудь? Почему он перестал ходить к тебе?

Тут лавочник вспомнил последнее посещение о. Иоанна, свою досаду на него, то, как он про себя проклинал нищих — и его, точно молния, осенила мысль. Не откладывая дела, в тот же день отправился он к о. Иоанну, бросился ему в ноги и со слезами воскликнул:
— Батюшка, простите!
О. Иоанн поднял его и успокоил:
— Я не сержусь на тебя,— сказал он,— хотя видел, что у тебя тогда были дурные мысли. Не меня ты обидел, а моих бедняков, моих нищих… А с ними Бог.

С этого дня батюшка опять стал заходить к Петрову в лавочку за мелочью, и торговля последнего быстро поправилась и расцвела по-прежнему.

Строй

версия для печати

Начинается рассвет. Спит еще Кронштадт и только «посадская голь» начала вылезать из своих «щелей» – грязных вонючих углов, в низеньких ветхих домишках.– Боже, неужели здесь живут люди, думал я, обходя в первый раз посадские трущобы, точно вросшие в землю. Оказалось, что не только живут, но живут плотнее и скученнее, чем, например, в богадельнях или казармах. Нары понаделаны рядами, а местами еще в два этажа! Голые доски, полутемная нетопленая изба, смрадная, нестерпимо пахучая атмосфера – вот общие признаки посадских «щелей». Не стану описывать подробнее отвратительную обстановку кронштадтской нищеты, потому что в ней нет ничего исключительного и особенного: такую же обстановку и бедность и если бедность, но непременно антисанитарную грязь можно встретить везде в России и везде, где нищета, там и грязь, где бедность, там и вонь; парадной, «нарядной» нищеты, как, например, в Германии, у нас нет. Хотя чистота в сущности ничего не стоит, но у русских она составляет исключительное достояние богатых…

Только что пробило пять часов утра, как из убогих посадских избушек начали выскакивать фигуры, мужские и женские, в каких-то «маскарадных» костюмах: кто в кацавейке и больших калошах, кто в зипуне с торчащими клоками ваты; на голове остов цилиндра, соломенная в дырах шляпа и тому подобное. Все торопятся, точно по делу бегут…