Предлагаем Вашему вниманию продолжение повествования о. Геннадия о грешном учителе.  

Сказ о грешном учителе (продолжение)

Одно время в мои молодые годы я работал в нескольких монастырях, в том числе в одном довольно большом, куда присылали под наблюдение запрещённых в служении священников. Не знаю, как обстоят дела сейчас, но те времена в тот монастырь «на исправление» попадали преимущественно разведённые батюшки с бросающейся с первого взгляда в глаза алкогольной зависимостью.

Некоторые из них появлялись на несколько дней и сразу же исчезали навсегда, унося с собой невыносимый перегарный запах дешёвого алкоголя. Другие задерживались на месяцы. Были и такие, которые оставались в монастыре годами. Они были разные: молодые и старые; с красивой внешностью или же с отталкивающими лицами; как с умными взглядами, так и с пустыми выцветшими глазами спившихся мужчин.

Из них наиболее остался в памяти священник, которого я назову здесь Константин. Он не принадлежал к перечисленным мною выше полюсам – был ни стар, ни млад; с совершенно обычной внешностью (разве что серые близко к друг другу посаженные глаза были слишком маленькими для его круглого лица); с избегающим встречи, но отнюдь не испуганным и вовсе не суетливым взглядом.

Я бы и не узнал его ближе, если бы не довольно неприятная травма руки, полученная во время работы на фрезерном станке, из-за которой я некоторое время был не в состоянии исполнять старую работу своими перемотанными, никак не заживающими пальцами, так что меня определили на более лёгкое «послушание» — дежурство на так называемом «свечном ящике», то есть в киоске, где продаются свечки, иконы и принимаются записки для поминовения о здравии или же упокоении. Основное занятие отца Константина, было там же – это считалось «послушанием» более привилегированным в сравнении с грубым физическим трудом, что более подходило ему, как, хоть и запрещённому, но, однако же, священнику.

«Свечной ящик» представлял из себя, как это довольно часто бывает в старых церквях, огороженное невысокой стойкой пространство при входе в храм. В будние дни посетителей в соборе было немного, ведь большинство людей приезжало в выходные дни, поэтому хотя в воскресенье в киоске одновременно находилось несколько человек, но в будние дни – по одному, и получилось так, что наши смены следовали одна за другой, а именно, я сменял его.

В первый же день, уходя, он попросил у меня несколько монет, для звонка к матери. (В те времена столь обычные сегодня сотовые телефоны были ещё легендарной, невиданной простыми смертными редкостью, а звонки с монастырских телефонов строго регламентировались начальством, поэтому более состоятельным насельникам и трудникам монастыря приходилось ходить к телефону автомату, который находился рядом со входом в монастырь). Я не поверил отцу Константину, считая эту просьбу дешёвой уловкой, в попытке раздобыть деньги на выпивку, но всё-таки дал ему лежавшую в кармане мелочь, не ожидая увидеть монеты снова. Однако первое что он сделал на следующий день, когда мы увиделись в храме вновь, — вернул мне долг. Несколько первых дней после этого он немногословно передавал мне смену в киоске, пока один раз не спросил у меня что-то неважное, уже выйдя за огороженное пространство, и задержался у стойки на несколько минут, чтобы выслушать мой неохотный ответ. В следующий раз он просто остался сидеть на стуле в киоске и неспешно разговаривал со мной, так как в храме вообще не было людей.

Отец Константин говорил негромко, бесцветным голосом, словно не желая потревожить тишину храма, к которой, казалось, можно было прикоснуться осторожным, нежным движением руки. И поэтому, когда он сказал, что работал раньше школьным учителем, я сделал удивлённое лицо, пошутив, что в моей памяти школьные учителя остались довольно наглыми существами с громкими неприятными голосами. Мой собеседник воспринял неловкий выпад довольно серьёзно, и начал защищать своих былых коллег, объясняя мне насколько нелёгок труд в школе. Постепенно он перешёл на рассказ о самом себе, о тех временах, когда он делал первые шаги на профессиональном поприще.

Историю своей жизни он рассказал не за раз – это были разрозненные части, которые я попытаюсь коротко изложить, собрав в одно целое. Сразу же оговорюсь, что правдивость этой истории я не могу никаким образом проверить и, несмотря на то, что в тот момент его рассказы казались мне искренними, мне не никогда узнать врал ли он мне тогда, в попытке обелить себя, или же говорил чистую правду.

Окончание следует.

Иерей Геннадий Сар.