Памяти о. Амвросия, митрофорного протоиерея, настоятеля приходов в Любеке и Гамбурге (23.08.1923 — 03.04.2005)

Свидетельство Любящего
(1 Кор 13, 4 и след.)

У большинства из нас останется в памяти образ последних лет: о. Амвросий, все более усталый, наконец, на костылях, но в несокрушимой радости благовестия совершающий богослужение, спустя девять месяцев после операции колена, как заново рожденный, занятый своей многообразной деятельностью и, как всегда, воодушевленный техникой, и орудующий самыми современными звукозаписывающими аппаратами, и еще в канун своей кончины — отвечающий на вопросы, успокаивающий, как всегда, если речь заходила о нем — в сильной немощи после исповеди служащий: с придыханием, сидя, произносящий ектении, вплоть до того, как он вынужден был после Шестопсалмия покинуть храм — многие предчуствовали, со слезами на глазах, что это было его последнее богослужение на земле.
У многих после известия о его смерти появилась мысль, что почти ровно десять лет назад, 9 апреля 1995 года, когда так же в воскресный день скончался о. Венедикт, о. Амвросий утешал нас, глядя на роспись купола, в уповании, что новопреставленному позволено ныне совершать Божественную литургию на небесах, и в этом — повод для радости и благодарения.
В качестве завещания о. Амвросий оставил уже готовое Пасхальное приветствие, которое звучит словно надгробное слово для собственного его погребения (см. «Вестник» № 2, стр. 13).
Чем старше он становился, тем все более определяющей темой для него становилось радостное ожидание — в смерти встретить Христа. Незабываемы его вдохновенные слова у гроба его жены, матушки Киры, пять лет тому назад. Здесь он свидетельствовал, что всерьез принимает благовестие воскресения — не только потому, что хотел утешить других, но именно потому, что сам лично был затронут.
К его духовному облику принадлежало скромное, простое, заразительное благочестие сердца, которым он мог воодушевлять и согревать слушателей, также как и зиждущаяся на «свободе человека-христианина» (Лютер) широта, с которой он встречал самых разных людей, без страха соприкосновения, поверх границ религий и конфессий, как например в качестве судового врача, опекая маргинальные группы общества (в том числе в гамбургских увеселительных заведениях, расчитанных на моряков), и потому будучи знаком с оборотной стороной мореплавания.
Его докторская диссертация 1968 года имела своим предметом «исследование социально-гигиенических аспектов проблематики свободного времени моряков». Не судить, а тем более не осуждать людей, но понимать их — особенно в их несовершенстве — вот его вызывающий доверие девиз.
(Его весьма своеобразная широта при отправлении богослужебного чина требовала от прислужников присутствия духа и быстроты реакции; «амвросианский чин» — намек на литургические привилегии, которые римская Церковь традиционно предоставляла Миланской епархии — наводил на «знающих службу» страх и остолбенение.)
Эта широта была у о. Амвросия очевидно, с колыбели, ведь вырос он в либерально-интеллигентном родительском доме, культурном, но без живой религиозности. Он охотно рассказывал о своей матери, которая изучала в Риме историю искусств; но и о своем дедушке, который был пастором в Бремене, и каждую неделю встречался с коллегой-католиком и раввином за бокалом вина.
Антимир смерти и отчаяния он познал, будучи в 1942 солдатом, и в 1944 — военнопленным, и это наложило отпечаток на всю его дальнейшую жизнь.
Хотя в работе ему всегда сопутствовал успех, начиная от успешно сданного государственного экзамена в 1952 г. до вступления на пост главного врача гамбургского порта и аэропорта (при этом он был фирменным врачом компании Hapag-Lloyd), он всегда оставался верным своему скромному жизненному стилю в однокомнатной квартире, что не мешало ему наслаждаться простыми радостями жизни. (Только в пятницу он отказывался от своей излюбленной трубки, и объяснял сотрудникам, которые были удивлены этим, смысл всякого воздержания: обозначить, что в конечном итоге Христос есть все в жизни, что, однако, не требует презрения к миру и его радостям.)
Если собрать различные грани его облика в единый мотив, то главной темой его жизни и его пылкого благовествования будет тема Любящего в многокрасочной ее полноте. Ключ к этому дает воспетый во многих докладах и спонтанных высказываниях (от полноты сердца глаголют уста) брак — как жизненный союз и как метафора. (Богословский аспект единства Христа и Церкви как прообраза сакраментального брака присутствовал как общий фон; однако в первую очередь, о. Амвросий, скорее с психологической точки зрения, обращался к повседневному опыту любящих, или, по крайней мере, к их идеалу.) Особенно ярко выражается этот подход в области, в которой о. Амвросий в течение десятилетий выделялся в сознании православной диаспоры, и при этом подвергал себя некоторому отчуждению и непониманию: его участии в экуменической деятельности.
В течение двух лет он пытался «найти свою супругу» — и под этим он подразумевал не только свою матушку Киру, с которой он познакомился во время изучения философии и синологии, и на которой он был женат вплоть до ее смерти в 2000 г. в продолжение 50 лет — но и свой поиск религиозного отечества с 1948 по 1950 год. Если в евангелической церкви ему недоставало общения с ангелами и умершими, а римокатолическая церковь казалась ему «слишком умной» (слишком разработанной и систематически-рациональной), то в Православии он в конечном итоге встретил «богословие как святую надежду», для которых обязательно лишь жизненное исповедание. Владыка Афанасий [Мартос] (в то время он окормлял Гамбург; а кроме него тогда в Германии находились еще 7архиереев, возглавляемых митроп. Анастасием (Грибановским), которые окормляли десятки тысяч русских эмигрантов до их переселения за океан) рукоположил его на редкий двойной праздник, когда совпали Великий Пяток и Благовещение, 7 апреля 1950 г. во иерея. Одной из главных его забот было проведение ежемесячных богослужений на немецком языке. Вначале они предназначались для почти не владевших русским языком потомков первой эмиграции, а затем — для немцев, вступивших в брак с православными и обратившихся в Православие. Об этом до сих пор с благодарностью всмоминают семьи Диклич и Герасимец. Вместе с матушкой Кирой, своей сведущей сотрудницей, которая, между прочим, читала на клиросе, он перевел для хора с церковно-славянского языка богослужебные тексты.
Три мудрых правила для благоразумного обхождения с людьми (не только в экуменическом движении) о. Амвросий извлек из опыта супружества и непоколебимо отстаивал их (не систематически, но как основную мелодию своих многочисленных докладов, которые сохранились частично в звукозаписи, а частично на бумаге):

1. «В вере, как и в любви, нет относительности.»

Также как радость «не-эксклюзивного суперлатива» не терпит умаления через сравнение с другими брачными партнерами, не оспаривая, однако, их права на подобный опыт, так необходимо и непреклонное исповедание собственной веры без умаления достоинств других конфессий. (В качестве профилактического средства и лекарства против обоготворения собственных опытов и почитаемых особенностей о. Амвросий всегда советовал великопостную молитву преп. Ефрема Сирина.) Когда один из слушателей оспорил его склонность к сомнительному в церковном отношении учению о милостивом всепрощении в конце веков вопросом о судьбе таких преступников как Гитлер, о. Амвросий объявил этот вопрос «неинтересным» для нашей жизни, так как задача наша — только молитва и доверие к милосердию Божию.

2. «Если это важно для тебя, то пусть это будет важным и для меня.»

Если любящий позволяет своей жене, например, часто ходить к парикмахеру, даже когда ему самому непонятна важность этого, то в обхождении с иноверными уместны не ссоры, но терпеливый разговор и убедительное исповедование собственной жизнью. (Иноверные всегда- не только после его смерти — уважали убедительный пример о. Амвросия.) После доклада, прочитанного в рамках «межрелигиозного диалога» в Гамбурском университете на тему «Умирание и смерть в мировых религиях», о.Амвросий на восхищенное замечание одного из студентов, что о таком вдохновенно-страстном исповедании Воскресения нельзя дискутировать, ответил, что в его намерения дисскуссия также не входила… Оригинальность и сила обаяния его докладов всегда высоко ценились его собеседниками.

3. «Весть, которую принес Христос, радикальна и идет вразрез с любой уравновешенностью человеческих истолкований», которые — например, в экуменическом диалоге — якобы не должны никого смущать, и поэтому всегда полуискренни. Заповедь благовествования не есть приспособление к современному миру (и уж тем более к самому себе!) а неизменное обращение — как и в ежедневной супружеской жизни. (Так и смиренно-терпеливое вслушивание при чтении Священного Писания — в надежде на абсолютную истину воплотившегося Слова (Логоса), которая часто открывается только в продолжительном и доверительном общении с Ним — есть выражение этой непредвзятой любви, которую олицетворял о. Амвросий.) Экуменическое движение существует не ради приятного времяпрепровождения, но чтобы мир веровал (ср. Ин 1, 7). И в этом духе о. Амвросий в течение десятилетий принимал участие в экуменическом бдении св. Ансгария 3 февраля, на праздник «апостола севера» и первого епископа Гамбургского и Бременского, но при этом недвусмысленно отграничивал себя от все более настойчиво проявляющегося «конфессионального и евхаристического туризма», практикуемого ради поверхностных переживаний общности.
Если же он, напротив, неутомимо говорил о Церкви как о примиренном Христом обществе грешников — после его «бракосочетания» с русским Православием — и свидетельствовал личностной открытостью о медиуме этого общества, ставшем образом жизни (габитусом) — молитве, как «бесцельном собеседовании» (Томас Манн), то он опять таки мог ссылаться на ежедневный опыт супружества, который питается присущим всякой любви своеобразным повторением привычных ритуалов. Эти мысли о. Амвросия временами находили больший отклик именно у таких «спиритуальных» его собеседников, как мусульмане и буддисты, нежели у западных христиан, которые практикуют скорее акционистское понимание богослужения, и при этом все меньше почитают соединение со Христом во святом Причастии — христианском образе «unio mystica» (=мистического единения), по отношению к которому молитва, пост и погружение суть лишь пути. В этом отношении «евхаристическое благочестие» было постоянным содержанием его проповедей во время Божественной литургии.

Вечная память рабу Божию митрофорному протоиерею Амвросию!

Диакон Николай Вольпер

статья была опубликована в журнале «Вестник»
http://www.russian-church.de/muc/ve_zus/detail.php?nr=995&kategorie=ve_zus
http://www.russian-church.de


https://www.hamburg-hram.de/ambrosius