25 января 2009 года в храме св. прав. Иоанна Кронштадтского в Гамбурге состоялась встреча прихожан с главным редактором журнала “Фома” Владимиром Романовичем Легойдой. Предлагаем Вашему вниманию запись беседы.
Отец Сергий: Дорогие братья и сестры, я благодарю вас, что вы остались на беседу. Хочу представить вам Владимира Романовича Легойду, главного редактора журнала «Фома». Владимир Романович, спасибо огромное, что Вы откликнулись на наше приглашение посетить Гамбург и нашу общину. В двух словах я скажу свои собственные впечатления об этом журнале. Они очень эмоциональные. Для меня, например, этот журнал важен тем, что его рождение совпало с моей юности, отчасти буйной, как всегда. Поэтому какие-то мои личные, внутренние вопросы решались благодаря этому журналу. Иногда мне казалось, что некоторые темы выражены не совсем четко, но сама по себе смелость начать говорить о них была очень важной. Естественно с каждым годом журнал рос и становился солидным.
Сейчас – это серьезный, мощный журнал, который не боится очень сложных и важных тем. Это журнал, который знают практически все верующие люди в России. Журнал смелый, молодой, активный.
Я предоставляю, наконец, слово главному редактору. Вместе будем задавать вопросы. Владимир Романович не просто главный редактор журнала, но и еще декан МГИМО (Московского государственного института международных отношений).
Владимир Романович Легойда:
Здравствуйте. Спасибо большое, что вы остались. Мне как-то неловко занимать Ваш воскресный день, но я надеюсь, что мы с пользой это время проведем.
Сразу хочу поправиться, меня батюшка немножко поднял в должности. Я не декан МГИМО, а заведующий кафедрой. Но, может быть, это такое маленькое пророчество (смеется), хотя меня вполне устраивает нынешняя должность. Так спокойней.
Я сейчас расскажу немножко про наш журнал, о том, как он создавался. И если будут какие-то вопросы, может быть, просто пожелания к журналу, нам это было бы очень важно, потому что мы хотим, чтобы он был в Германии. Он сейчас присутствует, но в небольшом количестве. Хотелось бы, конечно, чтобы он приносил какую-то пользу и здесь. Мы писали уже несколько раз о православии в Германии, собираемся и дальше это делать. Что касается журнала, то он выходит с 1996 года, и сначала выходил как черно-белый альманах, нерегулярно, а с 2006 года мы выходим вот в таком цветном виде уже ежемесячно. Тут вот у нас разные люди (на обложках), знакомые и незнакомые. Свежий январский номер посвящен светлой памяти Святейшего патриарха Алексия.
Несколько слов, если позволите, о том, как все начиналось. А начиналось все с Соединенных Штатов Америки, как это часто бывает. Дело в том, что я учился в МГИМО, и когда переходил на третий курс, меня отправили на стажировку в Соединенные Штаты. А это в моей жизни как раз совпало со временем, когда я стал с группой друзей ходить в церковь. Потому что мы относились к людям, которые пришли в храм на волне празднования тысячелетия крещения Руси — 1988 год. Неожиданно, в государственном масштабе, празднуется тысячелетие крещения Руси.
Тогда стала появляться литература, стали публиковаться русские религиозные философы. Книг было, собственно, мало. У нас в Москве был один православный магазин, это был даже не магазин, а в обувном магазине был вот такой стол, и там лежало несколько наименований книг переизданий дореволюционных репринтов. Он так и назывался «Православная обувь» в народе. Говорили: «Ты пойдешь в «Православную обувь»? – Ну, пойду». И примечательно, что главным хитом тогда, книжным бестселлером, как сейчас принято говорить, были две книги иеромонаха Серафима Роуза: «Православие и религия будущего» и «Душа после смерти». А иеромонах Серафим Роуз жил в Соединенных Штатах. Он сам был американцем, пришедшим к Православию.
И вот когда мне сказали, что надо ехать в Америку, я, естественно, как человек неофитского склада заколебался: ну как же так, Америка, на целый год, там и церкви-то, наверное, нет. Я пришел к священнику, я тогда знал в Москве только одного священника. Сам я не из Москвы, я вырос в Северном Казахстане, потом уж поступил в институт. Я пришел к батюшке и говорю: «Батюшка, а вот меня в Америку посылают. Как быть? Ехать, не ехать? Благословите!» И он сказал фразу, которую я совершенно не ожидал, и которая меня ошеломила. Он говорит: «Но там тоже люди живут». Я так удивился, думаю, какие же там люди, там проклятые империалисты, которые хотят нас погубить, откуда люди-то там.
А дальше было все так удивительно, что называется, случайно – не случайно. Я мог попасть по программе в один из пятидесяти университетов, и я оказался в маленьком городе в Северной Калифорнии. Там, когда мы приехали, у нас был такой предмет «Американская культура для иностранцев». Потому что, естественно, все иностранцы должны изучать богатую и древнюю американскую культуру. У нас было задание: написать что-то вроде реферата или курсовой работы по этому курсу. Надо было написать о каком-то американском заведении, институте или чем-то таком, и я спросил, есть ли у них церковь, ну, может быть, католическая, может быть, православная. Я долго им объяснял, что такое православная церковь. Они так и не поняли, сказали: «Нет, конечно, ничего такого нет, у нас там на одной улице есть книжный магазин, он католический, но, в принципе, если хотите, католики есть в Америке, напишите.
Я пришел на эту улицу, смотрю, написано: «Valaam books store». Ну, думаю, если Валаам, то уже не католический совершенно. А дальше, я думаю, что вы представляете себе, вот так вот здесь идешь, заходишь и оказываешься в другом мире. И там тоже, маленький город американский, типичный, калифорнийский даже, а не американский, вообще отдельный мир. И я захожу и оказываюсь в России. В магазине иконки висят, и стоит книга «Жизнь и учение отца Серафима Роуза», который, собственно, для меня был тогда главным ориентиром. Я совершенно не предполагал, выходит такая матушка, в платочке и на чистом английском языке говорит мне, а я дар речи потерял, сказать ничего не могу, потому что позавчера я еще не верил, что там люди есть, а тут смотрю… А когда я заговорил, она дар речи потеряла, потому что она русских никогда не видела живых и она считала вот так – можно Вас потрогать? Во всяком случае Россия существует, православие? И меня, конечно, потрясло то, что я там увидел. Потому что до этого моя вера была такая вот книжная.
Это вот такой стандартный путь: читали книжки, и в общем-то, что такое церковная жизнь, я себе не очень представлял. А в Соединенных Штатах меня это совершенно перевернуло, потому что я увидел, что вот Евангелие – это не умная книга, которая когда-то была написана и ты можешь там находить какие-то мысли интересные мысли, афоризмы, применять что-то в своей жизни. А то, что Евангелие, собственно, больше какой-то внешней жизни, оно совершается вот здесь и сейчас какими-то людьми, которые сохранили эту традицию…
Больше всего меня задело, что большинство этих людей были американцы. И они выпускали журнал на русском языке «Русскiй паломникъ». Он и сейчас выходит, причем в старой орфографии, дореволюционной. И люди, не знавшие русского языка, набирали этот журнал. Конечно, это было ошеломляюще совершенно. А самым потрясающим было то, что в этом городе помимо магазина был еще, как они называли, «Богоявленский скит», где жили два молодых монаха, американцы. Один был бывшим рок-музыкантом, он играл в одной рок-группе в Сан-Франциско, из которой потом была создана группа «Нирвана». Наверное, молодое поколение знает. А второй тоже учился в университете. И вот они стали православными монахами и жили в этом скиту, причем у них были всегда открыты двери, и вот люди с улицы всегда могли к ним зайти. И тоже оказывались в совершенно другом мире, в другой обстановке.
И я поехал потом в монастырь, который отец Серафим Роуз построил, основал. Он умер уже к тому времени (┼1982 г.). Особенно удивительно было то, что это монастырь, который по степени строгости монашеской жизни мало с чем может сравниться в мире. Я удрал из университета, помню, на страстную седмицу и всю неделю там провел. И вот знаете, когда я вернулся в университет, у меня было такое физическое ощущение, что из одной жизни ты попал в другую. Были ночные службы, свечи, совершенно проникновенные вещи, а потом возвращаешься в университет, все спокойно ходят, не напрягаются, никто не учится, естественно. Калифорния, там университет с четверга начинается. Веселая жизнь ко вторнику заканчивается, среду они отдыхают, потом обратно. На таком контрасте впечатление было очень сильным, конечно. Потом с этими ребятами мы делали православный журнал для панков, потому что у этих ребят был такой опыт, и там было очень много всяких панков. Они говорят:
– Ты можешь нам помочь? Ты знаешь, кто такие панки?
– Конечно. У нас тоже в Москве много панков.
– Ну, что у вас там за панки?
Я рассказываю.
– Нет, это не панки. Панки не курят «Мальборо» и не носят куртки по 400 долларов. У вас не настоящие панки, ряженые.
И мы делали журнал. Он очень просто делался, черно-белый вариант, на ксероксе они его делали. Но он такой был настоящий. Назывался он «Смерть для мира» («Death for the world»). Они как бы обыгрывали идею такую – монах умирает для мира – и вот панковскую протестную вещь взяли и привлекали этим молодежь. Там очень много, действительно, приходило к ним ребят, мы с ними общались. Ну, и, собственно, я немножко помогал, а когда уезжал, вдруг игумен мне сказал: «А теперь надо выпускать журнал в Москве». Я так удивился. Говорю:
– Ну, а что?
– Ну, ты же учишься там в институте. У тебя образование такое, вроде бы как журналистское. Ну, вот и замечательно. Надо выпускать журнал.
– Но я же не панк.
– Ну, почему для панков? Надо, чтобы в России был журнал.
Я приехал, а это был 1994 год, и, конечно, не было ничего. Тогда была вот эта «Православная обувь». Какие-то стали появляться первые книги, а журналов, естественно, не было. Мы сталкивались с тем, что люди задавали много вопросов про Церковь, как, что, почему? И хотелось всегда поговорить с человеком и дать ему что-нибудь почитать, а почитать нечего. Было только толкование Иоанна Златоуста на Евангелие от Матфея, но человек не будет сразу это читать. И мы тогда подумали, что нужно сделать журнал, который мог бы понятным языком человеку объяснять истины веры. У нас сложилось представление о том, каким мог бы быть журнал. Мы говорим, что у нашего журнала было три рождения. Первое рождение, когда я встретился с моим другом. На тот момент я его не знал. Мы познакомились с Володей Гурболиковым, с которым мы журнал придумали, так. Я три года ходил с разными людьми, и ничего не получалось. Очень сложно сделать. Потом мне друг принес статью в одной газете, как раз посвященную церкви.
– Вот, тебе нужен этот человек.
– А где я его найду?
– Да он ходит в мой приход.
Мы пришли туда, я познакомился с Володей, и понял, что мы сможем вместе работать. Мы сразу придумали, как это все должно быть, но мы не могли придумать название. Это был, конечно, очень сложный момент, но поскольку мы в детстве все смотрели мультфильм про капитана Врунгеля, то мы знали, что как вы лодку назовете, так она и поплывет. Поэтому мы долго думали, как же нам эту лодку назвать, и ничего не могли придумать. Я очень хотел назвать журнал «Преображение», потому что мы думали, что мы будем говорить о вере, которая должна человека менять. И вот, человек берет наш журнал и сразу преображается. Конечно, чтобы он не думал, что с ним будут делать, там должно быть написано «Преображение», взял, прочитал и преобразился. И я настаивал на этом, а потом пришел в книжный магазин, смотрю, лежит журнал «Преображение», думаю, о, кто-то нас опередил уже. Подхожу ближе, смотрю, написано, журнал московских феминисток. Ну, думаю, женщины, как всегда, оказались продвинутее, и, в общем, не получалось ничего с названием. А потом был такой знаковый эпизод, или как мы говорим, второе рождение журнала. Я сидел дома, мне позвонил Володя. Знаете, такое вот очень неприятное начало разговора:
– Ты стоишь или сидишь?
– Слушай, давай, что там, что-то случилось?
– Нет, ты сядь спокойно. Я сейчас скажу тебе название журнала, только вот смотри, оно мне самому не нравится. Я тебе говорю, ты трубку кладешь, и мы до завтра вообще эту тему не обсуждаем.
– Давай …, а …, э … .
– Спокойно, давай договоримся, я тебе говорю название, ты кладешь трубку, все.
Потому что полгода мы не могли нечего придумать. Он говорит:
– Фома.
– Что? Э… Откуда это название?
– Мы же с тобой договорились.
– Нет, скажи мне, что … .
– Кате приснилось.
А Катя – это его жена. Я говорю:
– Ты вообще в своем уме? Кате приснилось! Ладно. Все.
Кладу трубку. А у меня был друг такой православный, продвинутый, филолог. Я ему позвонил, говорю:
– Слава, слушай. У меня вопрос серьезный. Вот такое название: «Фома». Он молчит. Я говорю:
– Скажи, пожалуйста, ну как тебе? Он молчит.
– Ну как тебе название?
Он говорит:
– Откуда взялось?
– Кате приснилось.
– Женщине?! Приснилось?! Нет …
Ну и мы поняли, что вариантов нет, что это самое удачное название. Потом, уже много лет спустя профессиональные маркетологи сказали нам, что самое удачное название журнала на русском языке – это существительное мужского рода из двух слогов. Но мы, естественно, ничего этого не считали, никогда не продумывали ничего. А Фома? Ну, понятно, почему «Фома?». Потому что был образ упрямого Фомы в культуре и есть Евангельский Фома, который на самом деле намного более глубокий образ. Мы как раз хотели на этом играть, мы как бы обращаемся к Фоме неверующему на выходе из советского времени, а приходим к апостолу, который не может поверить, потому что он очень хочет поверить. И мы тогда поняли, что основные принципы для себя определили, что главная проблема – это проблема языка. Потому что люди в церкви и люди не в церкви говорили, ну, как разговор автопилота с автоответчиком. Они друг друга не понимали совершенно. И мы приняли для себя принципы, что мы не будем никого ругать.
А тогда миссионерство, и до сих пор, к сожалению, воспринималось церковным сообществом как борьба с сектами. Вот надо бороться со всеми сектами и всех победить. А мы не хотели ни с кем бороться. Мы просто хотели, как говорил один священник в начале двадцатого века, показать красоту Православия. Потому что мы обрели новый мир, как вот сегодня батюшка говорил в проповеди, мы как тот слепец, увидели мир, причем увидели, что его красота связана с Христом, и хотели об этом говорить. Это очень важно. Вот сегодня, очень много православных журналов и газет выходит в России. Но они часто, не все, конечно, есть очень хорошие издания, но очень часто многие говорят о величии России, о каких-то традициях, еще о чем-то, ругают Америку. Но они очень редко говорят о Христе. А если об этом не говорить, то все бессмысленно. И мы, поэтому, хотели говорить ненавязчиво, не дидактически, никого не учить, вместе с читателем сомневаться и двигаться.
Правда, была у нас одна гениальная задумка такая, как нам казалось, что она гениальная совершенно.Мы думали, что вот человек ничего не знает о Православии, берет журнал «Фома» (он его привлекает), открывает, читает: «Дорогой друг, ты не знаешь, что такое Православие, мы тебе сейчас расскажем». Он читает, читает, а в конце мы заканчиваем журнал огласительным словом крещающемуся. То есть человек, по нашему мнению, после вот этих наших 32 страниц должен был все понять и пойти в церковь креститься. Но, слава Богу, у нас на пути встретился замечательный священник Дмитрий Дудко. Он послушал нас и сказал: «Не надо быть морем. Не надо все пытаться охватить. Вы попробуйте стать хотя бы одной волной. Если вы будете идти в правильном направлении, то, может, что-то получится». Слава Богу, мы его послушали. Хотя очень хотелось: море, океан и все православные, и вся страна с акафистами стоит.А потом был долгий путь.
Было еще третье рождение, самое интересное, наверное. Когда все было сделано, название, мы сделали журнал, причем это все было так непрофессионально, мы на коленке его делали, вырезали колонтитулы – это вверху такие штучки, называются колонтитулы – мы их вырезали, наклеивали, сделали макет и всем показывали. Это был 1995 год. И кому ни покажем, все говорили: «Ой, как здорово, как классно». А потом спрашивали: «А почему вы его не издаете? – Так ведь денег нет». Все: «Ну, денег ни у кого нет». И мы вот год ходили, как бы напоминали, ходоки, в общем. Кто-то делал ксерокс, читали. А потом мы пришли к священнику. Тоже такое маленькое чудо, а может, не маленькое. Он так посмотрел, спокойно полистал, почитал, говорит: «Почему не издано?» А мы говорим: «Батюшка, так ведь денег нет». Он говорит: «Сколько?». Я не помню, по-моему, миллион тогда стоило. Мы называем сумму. Он так поворачивается, открывает сейф и жестом фокусника , причем я вижу, что он достает все деньги, все, что у него было, он достает и говорит: «Печатайте». Мы говорим: «Да нет, мы не можем». «Печатайте! Это должно быть издано. Потом отдадите». Мы думали, как отдадим? Мы напечатали. Надо сказать, что мы отдали деньги потом. Это было наше третье рождение. Журнал начал выходить. Если сравнивать то время, когда вышел журнал, и сегодня, то нужно нашерное сказать о том, что нас заботит сегодня.
То время, в которое журнал появился, мы для себя назвали эрой недоверия. У нас даже такая статья большая программная была: «Эра недоверия или место встречи изменить нельзя». Мы говорили о том, что, люди, вышедшие на излете советского времени, они, как собственно и мы, были людьми, которые потеряли веру в идеологию какую-то, в людей, может быть. Собственно, мы сомневались все, и вот к этому человеку, который испытывает недоверие ко всем окружающим, мы и хотели обратиться. Это было непросто, но было понятно очень, с кем говорить и о чем говорить. Тогда просто сказать, что я православный гражданин, это была уже некая форма свидетельства. Мы в институте в таком неофитском порыве приходили в столовую, демонстративно крестились перед едой, кричали «Христос воскресе» через всю столовую, на нас все смотрели, потому что это был Институт международных отношений. То есть это вообще невообразимая была вещь. Потому что был такой стереотип, что Православие для старых, неграмотных, всяких, вообще не пойми кого, там все безинтеллектуально, мрачно, некрасиво, и все плохо, и все умрем. Но, вот последнее правильно, а остальное все не так. И мы, собственно, ставили перед собой задачу эти стереотипы разрушить и показать то, что я говорил, красоту Православия.
Сегодня, конечно, ситуация принципиально изменилась. Она намного более сложная. Хотя мы говорим всегда, что у нас сильно изменилась ситуация, у нас много храмов, много монастырей, у нас много людей в церкви. Все это правда. Но вот такое ощущение, что эра недоверия закончилась, кто хотел, поверил, кто не хотел, так и не смог поверить, наверное. Сегодня человек легко себя называет православным. У нас сегодня все студенты, естественно, православные. Но, кроме того, что он себя называет православным, он больше ничего не делает. Вера никак не меняет жизнь. А это, конечно, катастрофическая ситуация. Пусть вот это неофитство 90-х было такое немножко внешнее. Православного человека можно всегда было легко определить, распознать на улице. Если это девушка, у нее юбка подметала улицу, она была замаскирована платком, взгляд был такой, как один мой товарищ сказал: «Когда я к вере пришел, я постился так постился, неделю перед причастием не ел, всех осуждал». Но понимаете, вот это вот внешнее благочестие, тем не менее, присутствовало. Но вот сегодня современная молодежь, которая приходит в церковь, или считает себя, на самом деле, пришедшей в храм, она при этом ничего вообще не хочет менять в своей жизни.
Вы знаете, есть социальные сети Интернета: в контакте, одноклассники всякие. Мне чтобы со студентами легче общаться, я завел там страницу, потому что они пишут, а так их не соберешь. И вот, там есть графа: вероисповедание, и все пишут – православные. А дальше берешь, вот девчонка какая-нибудь, она православная, смотришь ее фотоальбом. Его можно спокойно предлагать «Плейбою» за небольшие деньги. То есть у нее никак ее вера не коррелирует с образом жизни. Мне приходится много ездить по разным городам, выступать на семинарах, в том числе. И вот я пришел к такому неутешительному выводу, что скорее нынешнее время можно назвать эрой равнодушия. Если была вера недоверия, то сегодня эра равнодушия. Это, конечно, намного сложнее, потому что равнодушного человека нельзя пробить ничем. Сомневающийся сам готов идти на диалог, он может какие-то острые вопросы задавать, может спорить, не соглашаться, но он не безразличный человек. А равнодушному человеку все равно. Ты ему одно, а он: «Так я православный, что вы мне рассказываете, я и так православный». Все мы тут православные. Это, конечно, тяжело. Это новая ситуация, в которой, я думаю, еще никто пока не понимает до конца, как действовать. Тем не менее, мы не впадаем от этого в уныние, потому что помним, что Вы, батюшка, сегодня все время говорили, что уныние – это страшный грех такой. Нам и хочется, если возвращаться к журналу, чтобы наши публикации были не просто «Ой, как хорошо! Все мы православные, все радостные».
Вера, если она не царапает сердце, что-то здесь, наверное, не так. Один хороший знакомый как-то мне говорил, почему он долгое время отказывался ехать в паломничество в Иерусалим. Ему предлагали, у него были возможности. Как же так, там такие святыни, храм Гроба Господня, Голгофа? Он мне объяснил: «Я понимаю, что если я увижу эти места, я не могу, не имею права дальше жить так, как я жил». Это очень правильно, очень глубоко. Но на самом деле, ведь мы и так не имеем права жить так, как мы жили раньше, потому что мы знаем, что Христос за нас пострадал и что Он воскрес. Это, собственно, то чувство, с которым христианин обязан жить всегда, каждый день. Вот, собственно, об этом мы и пытаемся писать. Я бы, честно говоря, с вашего позволения на этом бы остановился. Потому что я и дальше могу говорить, как телевизор. Мне интересней ответить на вопросы. Может быть, кого-то другие вещи интересуют. Я был бы рад.
– Вопрос по поводу моды на Православие. Люди зачастую, следуя моде, приходят в церковь, свечку поставят, даже свадьбу сыграют, и уходят. Усложняет вашу позицию такая ситуация с модой на Православие или помогает она вам?
Спасибо вам большое за этот вопрос. Я не могу лично однозначно оценить ситуацию с модой, потому что, с одной стороны, мода, конечно, это очень плохо. Потому что мода – вещь поверхностная. Сегодня моден один костюм, завтра – другой. Если ты следуешь за модой, ты меняешь костюмы. Убеждения нельзя так менять. Хотя человек меняется, но все-таки. И, конечно, мода всегда поверхностна, любая, а вера всегда глубока. С другой стороны, поймите меня правильно, мода на Православие – это лучше, чем мода на пиво. Есть еще один такой момент в теме моды. Мы очень часто пытаемся решать за Бога. Мы все всегда знаем: вот этот такой, этот сякой, я вот такой. Хотя есть потрясающие слова апостола Павла. Я когда их читаю, всегда вздрагиваю. Он говорит: «Мне не важно, что думаете обо мне Вы или другие люди, я и сам себя не сужу, потому что судья мне Господь». Вот это вот состояние верующего человека на самом деле. А мы лишаем Бога, как бы лишаем. Я просто знаю много случаев примерно такого плана. Вот два парня, два друга. Один читал книжки, стремился и пошел креститься, а друг его пошел за компанию. Вот мода, и я тоже пойду покрещусь. Прошло два года, первый ушел из церкви, второй стал священником. Знаете, мне один московский уже пожилой протоиерей сказал такую вещь: «Когда я был молодым священником, я очень часто людям отказывал в крещении, не то чтобы часто, тогда время было такое, но тем не менее. Когда приходили, я поговорю, Вы знаете, Вам еще рано, Вы походите, и кто-то не приходил. И чем старше я становился, тем реже я отказывал. Сейчас я не отказываю никому. Потому что у меня есть свое мнение о человеке, но его Господь зачем-то привел, поэтому я оставляю это Богу». Я не знаю, может быть тут есть разные подходы, но я говорю то, что мне говорили. Поэтому я не боюсь моды на Православие.
– Есть такой журнал «Нескучный сад». Как Вы сотрудничаете? Вы дружите?
Мы дружим против «Плейбоя» (смеется). Мы, конечно, сотрудничаем. Первые годы существования «Нескучного сада» нас делала одна и та же художественная команда. «Нескучный сад» в каком-то смысле вырос из опыта «Фомы». Сейчас это очень хороший журнал со своим лицом.
Проблема в том, что в православном медийном пространстве есть всего несколько форматов печатных СМИ, заданы они были как раз в 90-е годы. Это журнал «Альфа и Омега», созданный при участии Сергея Сергеевича Аверинцева в 1994 г. — серьезный богословско-исторический альманах, выходит три раза в год. Была газета «Татьянин день», которая издавалась студентами для студентов. Потом появился «Фома». Есть журнал «Встреча» Московской Духовной Академии, по примеру которого в разных семинариях стали издавать свои издания. Каких-то принципиально иных форматов, к сожалению, пока не появилось.
Но есть хорошие журналы в рамках существующих традиций: «Наследник», «Отрок». Есть «Виноград» — журнал со своим лицом. И со всеми православными СМИ мы стараемся жить дружно.
Между тем, должен заметить: как у любого профессионала, у меня есть принцип — я не говорю плохо о коллегах. Но, к сожалению, на большом российском медийном пространстве есть и такие журналы, которые называются православными, много пишут обо всем, но ничего не пишут о Христе. Мне непонятно зачем они выходят.
– Как Вы относитесь к развитию отношений Русской Православной Церкви и государственной власти? Критики говорят о новом идеологическом отделе власти в лице Русской Православной Церкви. Раньше коммунизм, сейчас Православие. Не мешает ли это миссионерской деятельности? Т. е. тенденция отпугивает людей, которые хотели бы прийти в церковь.
Сказать, что такой проблемы нет, было бы, наверное, неправильно. Но я думаю, что отпугивает это людей, которые находятся пока в таком состоянии, в котором их всегда будет что-то отпугивать. Это вот, как событие какое-нибудь произошло, Церковь ничего не сказала. «Почему Церковь не высказалась по этому вопросу?» А если бы Церковь высказалась, эти же люди сказали бы: «Почему Церковь лезет в какие-то дела и высказывается? Это вообще не ее дело». Я могу сказать, ситуация, как мне она видится, заключается в следующем. За всю тысячелетнюю историю Православия на Руси, в России она никогда не была так свободна от государства ни в советские времена тяжелые, ни в православные времена, когда Церковь была государственной Церковью и официальной верой было Православие. И вот это состояние свободы от государства Православная Церковь, безусловно, ценит. И те, кто считает, что Церковь пытается слиться с государственной властью, глубоко заблуждаются. Это не так. Я могу сказать, может быть, как участник каких-то процессов. Это не значит, что Церковь делает вид, что она не замечает власти. Нет. Конечно, власть может и должна помогать. Потому что для власти, если она заботится о государстве, Церковь – это первый и естественный союзник. А что касается отношения государства к Церкви, то тут тоже нужно понимать, что вообще государство как аппарат стремится всех и все использовать для достижения своих целей. Это для государства ни плохо, ни хорошо, это его природа такая, государства любого. Поэтому здесь все зависит от конкретной ситуации и от того, как находят люди баланс. Насколько это мешает? На мой взгляд, не очень мешает. Как-то я спросил у Никиты Сергеевича Михалкова, как бы к нему ни относиться, задал ему вопрос, который очень часто задают: «Вот приходишь в храм в России, стоят чиновники, вот они там креститься не умеют, и людей это смущает. Что бы Вы ответили?» Он говорит: «Я бы сказал следующее, что если ты пришел в храм, стой, молись и по сторонам не смотри». Если ты смотришь, как там чего и как, не очень понятно, зачем ты туда пришел. Наблюдателем что-ли. У меня был такой случай, я первый раз в Москве зашел в Даниловский монастырь. Иду, и руки скрестил сзади за спиной. Вдруг какая-то бабушка на меня налетает коршуном, мне так по рукам бабах. Это был 90-й, 91-й год. «Что вы тут ходите, оскверняете?» Я развернулся, из монастыря вышел, иду, у меня такое благородное негодование. Иду к метро, думаю, ну как же так?! А в голове мысли: я … в эту церковь зашел … я пришел … . Потом думаю: стоп, что ты говоришь такое, кто ты такой? Ты пришел, куда ты пришел? Ты что, одолжение сделал? Развернулся и спокойно вернулся в церковь. Мне кажется, что вот это мешает. Как-то у нашего батюшки, священника, который является духовником нашей редакции, Игоря Фомина (тоже, кстати сказать, «Фома» и Фомин, у нас выхода не было) на какой-то встрече спросили: «Что может помешать спасению? Что мешает, вообще, спасению?» Мне кажется, он очень верную вещь сказал. Он сказал, что спасению мешает только одно, человеческое «я», которое может до таких размеров раздуться, что заслоняет Бога. Больше ничего не может мешать. У государства, у нас при страшных гонениях в Советской России был сонм новомучеников. Это важнейшая тема, которая до сих пор недооценена. Поэтому, я думаю, ничего не может помешать.
– Как Вы относитесь к сближению различных конфессий, экуменизму? Нужна ли Русской Православной Церкви бульшая открытость и терпимость?
Если серьезно говорить, то, конечно, тот экуменизм, против которого до сих пор многие борются, на самом деле давно уже умер. Его уже просто нет. Экуменизм 50-х, 60-х годов, он уже сошел, он уже не актуален сегодня. Сегодня мы находимся в новой ситуации. И, я думаю, Вы как европейцы это видите и прекрасно понимаете. Поэтому здесь речь идет не об экуменизме, если под ним понимать попытки объединения разных христианских конфессий, что на мой взгляд просто невозможно. На эту тему можно очень много говорить, но это просто невозможно. Все понимают, никогда католики не откажутся от первенства Папы и никогда Православная Церковь не согласится. Ну, знаете, как: во-первых, почему ты не стрелял, а, в-десятых, кончились патроны. Одного уже достаточно. Поэтому не будет объединения, но это не значит, что мы не можем общаться перед лицом каких-то вызовов, которые бросает нам светское общество, которые бросают нам иногда агрессивно другие религии, сегодня развивающиеся, ну и, главным образом, просто человеческое общение. Надо тоже понимать, даже сказать «еретик» – это же не значит сказать «негодяй». Это не тождественные понятия. Поэтому человеческое общение, безусловно, возможно. Вопрос только: цель и для чего. А что касается открытости и терпимости, мне кажется, что их вполне достаточно. Хотя я не знаю, как у вас, а в России толерантность становится уже ругательным словом. Уже невозможно. Все что угодно можно оправдать толерантностью и политкорректностью.
– Должна ли Церковь принимать и форсировать преобразования внутри себя? Например, служба на русском языке, катехизация и т. д.
Преобразования преобразованиям рознь. Вы знаете, у нас часто говорят, что Православная Церковь консервативна. Я думаю, что это не так, потому что консерватизм – это понятие политическое, это категория политическая. Консервативной может быть партия, т. е. партия консервирует какой-то подход в социальной жизни, она его не меняет или говорит, что не меняет. Я был, помню, на одном «Круглом столе», когда один политик наш российский обратился к митрополиту, который присутствовал и сказал: «Наша партия – консервативная, у Вас Церковь – консервативная, давайте мы объединимся!» Митрополит сказал: «Мы не можем поддерживать какую-то конкретную партию. Потому что у чаши в храме могут встретиться все, люди разных убеждений, если они с покаянным чувством приходят ко Христу». Для Церкви я бы все-таки использовал слово «традиция». Что такое традиция? Традиция – это живая жизнь во Христе в тех условиях, которые сегодня у нас есть…
Классический пример миссионера — Апостол Павел, который пришел в Афины и сказал, что вы как-то особенно набожны- афиняне, вот у вас есть памятник неведомому Богу, я о нем вам и хочу рассказать. Он не пришел и не сказал: «Ах, вы, мерзавцы язычники, все негодяи, вы верите неправильно, сейчас я вам расскажу, как надо верить». Нет, наоборот, он хвалил их. Вот стандартный и правильный миссионерский прием, который не является техническим приемом, а выражает суть Христианства. Потому что, если Бог человека любит, а мы об этом все время говорим, то Бог человека и уважает. Если Господь уважает людей, какое мы имеем право относиться к людям без уважения, к любым. Поэтому традиция и предполагает проявление любви и уважения. А что касается служб на русском языке, то здесь, может быть, стоит религиоведчески сказать: есть такое понятие – сакральный язык. Для буддизма, например, это язык санскрит или пали. И в голову никогда не придет от священного языка отказываться. А церковно-славянский язык, на котором мы служим в Русской Православной Церкви, – это язык, который был создан для Богослужения. Это же не старо-славянский, на котором разговаривали, это язык, который был создан для Богослужения и позволяет чувствовать, на мой взгляд, какую-то особенность. Для меня внутренне этот вопрос был снят совершенно, когда я прочитал один перевод первого псалма, который по церковно-славянски звучит как: «Блажен муж, иже не иди на совет нечестивых …». Так начинается. А перевод был такой, хороший русский перевод: «Хороший мужчина – это тот мужчина, который не ходит на собрание плохих мужчин». Я, когда это встретил, для себя эту тему перевода закрыл.
А катехизация, у нас проводится катехизация, это вопрос, каков поп, таков и приход. Если священник занимается катехизацией, значит, она есть. Тут циркуляры никакие не нужны.
– Вопрос касается светских российских СМИ. Как по Вашему мнению, за последние годы изменились тенденции в освещении таких вопросов, как религия, Православие, общество и Церковь?
Спасибо. Что касается средств массовой информации, здесь ситуация очень сильно изменилась. Безусловно. Потому что десять лет назад никто ничего не знал, и было два варианта освещения: либо праздник, либо … я помню заголовки в газетах: «В Думе будут поститься», а дальше публикации постного меню в думской столовой. Сейчас все сильно изменилось. Это видно на освещении двух тем: объединение с Зарубежной Церковью и кончина Святейшего Патриарха. Я практически не видел недостойных каких-то публикаций. В Интернете было все. А в средствах массовой информации печатных и серьезных Интернет-СМИ недостойных вещей не было. Даже так критически настроенные как радиостанция «Эхо Москвы» очень прилично и, даже не то что прилично, но где-то даже очень проникновенно говорили об этом. Я смею надеяться, что мы какую-то лепту тоже внесли. Такие люди, как Михаил Леонтьев, например, телеведущий, он просто менялся на моих глазах. Не то, что он сейчас белый и над землей парит. Есть такой канал «Спас», православный канал, и вот четыре года мы вели там свою передачу, ко мне приходил Леонтьев, и кто-то из семинаристов (у нас была аудитория из семинаристов) я спросил: «Ну вот Вы говорите, что Вы православный. Что для Вас вера?» Миша так немножко стушевался и сказал: «Ну как что? Все». И лучше не скажешь. Я не хочу сказать, что вот он был таким закоренелым грешником, а сейчас он святой. Нет. Он просто кающийся, страдающий православный человек. Он, кстати, единственный из всех журналистов, кто в Пасху прошлую на обложке написал (он же главный редактор журнала «Профиль», который является совместным проектом с журналом «Шпигель») «Христос Воскресе!» и сделал свой редакторский текст на Пасху. Это все-таки поступок, я считаю. Люди меняются. Например, федеральная газета предлагает нам публиковать наши материалы из «Фомы» раз в две недели. Ежедневная газета. Такого представить себе даже пять лет назад невозможно было. Причем они сами позвонили и попросили. Это значит, что, конечно, очень сильно изменилось отношение. По-прежнему есть и многое другое. Но, в целом, тенденция все-таки положительная. Как раз сегодня СМИ переживают в хорошем смысле этот неофитский запал 90-х годов.
– Как Вы считаете, можно ли назвать успешным диалог Церкви с обществом? Что делается и что можно сделать, чтобы этот диалог стал более открытым, более доброжелательным?
Что касается Церкви и общества, это очень большой вопрос. Про государство я уже отвечал. Конечно, кому-то это мешает. Всегда что-то будет мешать. Есть замечательная такая вещь … Вот смотришь, почему два таких хороших человека ссорятся, почему семьи распадаются? И ты понимаешь, что есть, как говорил один католический епископ, только один оптимистичекий взгляд на мир – это доктрина о грехопадении. Потому что если ты не исходишь из того что этот мир, в котором мы живем, не такой, каким он был задуман, а он пережил страшную вселенскую катастрофу и он падший, тогда жить не хочется. Тогда нет никакого другого объяснения, почему это происходит. Почему я, как апостол Павел говорит, то хорошее, что я хочу делать — не делаю, а то плохое, что я не хочу делать — делаю. Почему, как это объяснить? И в этом смысле всегда будут какие-то проблемы. Мне трудно сказать, видите, все-таки государство и общество – это разные вещи. У нас на сегодняшний день Церковь находится в уникальной ситуации. Все социологические опросы показывают, что Церковь – это социальный институт, который пользуется максимальным доверием и со стороны власти, и со стороны народа. Ни одна организация не находится в таких условиях по степени доверия. Это большой потенциал, который, конечно, нужно использовать, и который, я думаю, использован не до конца. Я уже упомянул волнующую нас тему. Мы в каждом номере пишем о почитании новомучеников. Это ведь потрясающая вещь: на территории России меньше ста лет назад, на земле Российской, повторилась история раннехристианской церкви, только в гораздо большем масштабе. Люди вот говорят: кризис, кризис. Про кризис просто стыдно говорить. Что, нас ставят перед выбором, перед которым наши деды стояли? «Ты веришь в Бога?» – «Верю» – «Расстрелять». Нас перед таким выбором ставят что-ли? На этом фоне о чем печалиться? У нас люди не знают … Причем это катастрофа и для Церкви … Легко по приходам спросить, много ли детей называют в честь новомучеников? Это ведь показатель церковного почитания, вошло это в ткань церковной жизни или нет? Много ли молебнов заказывается? У нас с молебнами строго. В одном из буклетов я прочитал, что от головной боли надо молиться Иоанну Крестителю, вот это меня добило, потрясающе по своей художественной силе, а новомученикам чего молиться? Только с одним можно обращаться к ним. Для укрепления в вере. Не обращаемся. Отсюда вывод. Еще один очень важный момент. Дело в том, что почитание новомучеников – это то, что может помочь России определиться со своей историей ХХ века. Вот в этом смысле, насколько я понимаю, может быть, вы меня поправите, но вот Германия определилась, очень четко, и памятник Гитлеру в Германии невозможен. У нас, что ни учебник, то новое открытие. Может быть, Вы смотрели, у кого есть телевидение, проект «Имя России», Сталин там с потрясающим результатом прошел. В Израиле любой пятилетний мальчик знает, что такое «Освенцим». Я спрашиваю своих студентов: «Что такое Бутовский полигон?» Никто не знает. Я был недавно у Вяземского, моего учителя дорогого, в программе «Умники и умницы», мы тоже на эту тему говорили. Я сказал, что у нас люди не знают, что такое Бутовский полигон. Юрий Павлович сказал : «И я не знаю, что такое Бутовский полигон». Ну, может, подыграл мне, конечно. Не важно. Все равно это недалеко от истины. Поэтому сложная ситуация. Я сегодня попытался сказать, мы несем ответственность. Христианин – это ответственность. И, конечно, надо свидетельствовать. Ситуация не простая, но оптимистичная. Мы не унываем. Если батюшка разрешит, можно я один анекдот расскажу? К грузинскому архимандриту на исповедь пришла дама и говорит: «Батюшка, у меня такое уныние, такое уныние, я пребываю в таком унынии, ну просто унываю», он слушал, слушал: «Уныние – это монашеское, у Вас депрессия».
– Как относится Церковь к так называемым гражданским бракам?
Здесь есть несколько моментов. К так называемым гражданским бракам или к гражданским бракам? Гражданский брак, т. е. брак, зарегистрированный государством, всегда Церковью признавался как брак. Я вот такую вещь скажу, может быть, кто-то со мной не согласится. Ведь любое общение мужчины и женщины является уже началом брачных отношений. Просто люди, которые пребывают в так называемом гражданском браке или в совсем так-так-так называемом, они просто эти браки ежедневно разрушают. Вот вы соединились, утром разошлись. Создан был единый организм, и он разорван. И человек себя в каждой новой ситуации расчленяет на еще большее количество кусков. И это не может не отражаться на его жизни. Но насколько я понимаю, ситуация такая, что Церковь, естественно, так называемые браки не одобряет. Вообще-то, есть другое хорошее русское слово – сожительство. Я боюсь на эти темы говорить, потому что кого-то можно обидеть. Есть очень разные ситуации. И вообще, эта тема как раз относится к пастырским, на которые мне не стоит говорить. Единственно, что я могу сказать – вот часто люди говорят: «А почему? Мы любим, просто нам не нужно». Ну, а если вы любите, что тогда? Тогда возьмите на себя ответственность. Прежде всего, ответственность. В Церкви мы перед Богом говорим, что мы как христиане создаем христианскую семью. И государству мы свидетельствуем: “У меня будут дети, и я говорю, что я их отец“. А иначе дети — кто? Об этом просто не думают.
– Почему люди назначают святых, это дело Бога?
Очень правильно. И люди не назначают святых. Вообще святых намного больше, чем имен в святцах. Именно поэтому, как Вы справедливо пишете, люди не назначают святых. Есть ситуации, когда Бог показывает людям святость того или иного человека, и Церковь канонизируя человека, делает этот факт известным для всех членов Церкви. Очень важно понимать: человек становится святым не в момент, когда его канонизируют. Он уже был прославлен. Это педагогический момент. Потому что святой – это образец для подражания. Житие святого чем отличается от книжек из серии «Жизнь замечательных людей»? Тем, что оно дидактично, поучительно. Поэтому здесь никакой проблемы нет. Это дело Бога, и люди никого не назначают.
– На первом канале только 15 минут в неделю «Слово пастыря». Очень мало.
Совершенно с Вами согласен.
– Я работаю во Всеукраинском женском православном журнале «Самарянка». Может быть, Вы не знаете, он еще очень молодой. Вы говорили, что концепция Вашего журнала такова, что Вы пишете о духовном опыте. Вы пишете также и на светские темы, такие как театр, кино и т. д. В принципе, мы придерживаемся такой же концепции, и нас время от времени ругают за недостаток аскетизма на страницах журнала. Приходилось ли Вам сталкиваться с такими проблемами, и чем Вы вообще руководствовались, когда создавали именно такую концепцию?
Спасибо большое за вопрос. Нам приходилось сталкиваться со всеми проблемами. Нас ругали за недостаток аскетизма, за переизбыток аскетизма, причем эти претензии были всегда по поводу одного и того же материала. Просто кому-то он казался недостаточно аскетичным, кому-то – избыточно. Здесь так: есть понятие – редакционная политика. Я, например, пытался какие-то принципы обозначить. Мы почти не дискутируем с другими религиями. Редко. Мы не пишем о сектах, не потому что я считаю, не нужно писать. Вот — «Фома» … Ну, нельзя быть всем, нельзя быть морем. Любой журнал, как вообще любой продукт, делается для какой-то аудитории. Если Вы себе никак не представляете аудиторию, то хорошую продукцию Вы не сделаете. У нас целевая аудитория, ее чрезвычайно сложно как-то квалифицировать по стандартным характеристикам: возраст, пол, образование, социальный статус, потому что эта тема интересует людей разных. Но, тем не менее, какие-то критерии есть. Я понимаю, что все-таки «Фома» – журнал больше для людей образованных, чем для необразованных. Я понимаю, что в городах его читают больше, чем в деревнях. В российской деревне, ну, не будут этот журнал читать, там как-то не до того. Знаете, говорят: «Каждый пишет книгу, которую хотел бы прочитать». Мы сделали журнал, которого не было, и который нам был нужен. Я вам приведу пример, если так абстрактно говорить: нам принесли материал, в котором человек пишет о том, что он открыл кружок фехтования. Вот они там фехтуют замечательно, а вначале написано, что перед тем как открыть кружок фехтования, он попросил благословения у священника. Мы это печатать не будем.
– Ну как же так? Там же есть про благословение священника. – Ну и что? «Фома»-то здесь причем? «Фома» – это драма, поиск, мы пишем об этом. Хорошая статья, опубликуйте в другом журнале.
– Ну вы же писали про страусов?!
А у нас была статья, мы рассказывали, как в одном монастыре выращивают страусов. И фотографии: страусы, любимый страус батюшки. Я говорю, я могу объяснить, почему. Этим самым мы разрушали стереотипы. Есть стереотип, что православные – это люди с железными лицами, а здесь – вот, представляете, в монастыре выращивают страусов. Обалдеть можно. И это «Фомовская» тема. А про то, что какой-то мужик открыл кружок фехтования и попросил благословения … Ну, молодец! Нет темы. Знаете, есть железный вопрос, которым опытный редактор убивает наповал начинающих журналистов. Приходит: «Я хочу написать …» А он говорит: «А в чем тема?» «Ну как же Вы? …» «Ну, тема-то в чем?» Поэтому здесь нет темы. Сейчас как-то мы спокойнее относимся к критике. Уже мы в каком-то немножко панцире. Хотя, конечно, всегда очень болезненно переживаешь… Но Вы не бойтесь. Хорошо, чтобы был священник, который мог бы Вам помогать, но он Вас ломать не должен. Просто у него может быть другое видение, а Вы не можете сделать, что он хочет. Тогда это конфликт, который Вы не разрешите. Т. е. он должен понимать, что Вы хотите, считать, что это допустимо, ну и где-то поправлять, чтобы не насиловать.
–В старших классах школы и в университете в России ко мне часто подходили с разговорами сектанты: мормоны, свидетели Иеговы. В Православную Церковь люди приходят чаще сами. Должна ли Церковь противостоять такому навязчивому влиянию со стороны сектантов на молодежь? Каким образом, если «да»?
Самый простой способ противостояния – это воспитывать детей в Православии, тогда они ни к каким сектантам не пойдут. Потому что мы говорим и понимаем, и знаем, что то богатство духовное, интеллектуальное, художественное, эстетическое, которое живет в Церкви, несравнимо ни с какой другой религиозной традицией. Но бывают ситуации, когда нужно противостоять, но я считаю, должна противостоять не Церковь, а власть. Это тот случай, когда власть не должна пускать в школы и университеты людей, которые могут деструктивно воздействовать. Перечисленные в этой записке товарищи как раз к таким и относятся.
– Кто может стать авторами Вашего журнала?
Авторами нашего журнала, кроме наших журналистов, может стать любой человек. Мы даже деньги платим. Платили, по крайней мере, до января.
– Приходится иногда слышать в наш адрес: „Родину оставили“. „где родился, там и пригодился“. Как должен свидетельствовать о Православии человек, живущий вдали от Родины? Видите ли Вы в Русской Церкви за границей нeкую иную миссию кроме окормления верующих?
Я, конечно, не нахожусь в положении человека, который может давать советы здесь. Это скорее я должен у Вас спрашивать. Мне просто кажется, что никакое место не является для нас более или менее благоприятным для свидетельства о Христе. Если человек верующий, то как апостол Павел говорит, каждый оставайся в том звании, в котором призван. Если Вы оказались в этой ситуации, значит, это Ваша ситуация и нужно в ней находить форму свидетельства. А какой она должна быть? Прежде всего, конечно, работать над собой, мне кажется. С Божией помощью. Кроме окормления верующих … это очень большой вопрос. С одной стороны, у Церкви одна главная задача, с другой, Церковь всегда, исторически так сложилось, занималась многим. Мне сложно быть абстрактным, потому что все зависит от конкретного человека. Если Вы преподаватель, то Вы могли бы об этом говорить своим студентам. Я расскажу одни эпизод очень показательный. У нас есть много сейчас сестричеств, сестер милосердия. И вот они, поскольку они все такие верующие, ухаживают за больными и еще пытаются проповедывать. Очень важно понимать, когда можно это делать. Потому что была очень показательная история, когда сестричка ведет пожилого пациента в сторону туалета и говорит ему, что вот в Вашем возрасте уже давно пора задуматься о смысле жизни и т. д. А он ей: «Милая, мне бы сейчас до сортира дойти». Тут главное – не переборщить со свидетельством.
– Журнал «Фома» в Германии продается или издается? Как он представлен?
Журнал «Фома» продается в Германии, на него можно подписаться и приходом, и лично. Вы прекрасно понимаете, что основная проблема – это доставка. Она делает эту подписку более или менее дорогой. Сейчас получается так, что если кто-то заинтересован в получении журнала, ему придется платить 5 евро за один экземпляр. Мы сейчас занимаемся тем, чтобы как-то найти способ доставки большого количества журналов, может быть, дешевый или бесплатный, и тогда цена, может быть, чуть-чуть опустится.
Я Вам очень признателен. Спасибо большое за терпение.
Фотографии любезно предоставили: Юрий Бутерус, Екатерина Соловьева
Со дня встречи был решен вопрос с доставкой журнала в наш храм. Мы предлагаем Вам стать регулярными подписчиками. Для оформления Вы можете записаться в свечном киоске. Стоимость одного журнала при подписке составит 2,5 евро. Подписку можно оформить на срок от 3 месяцев. Если у Вас есть дополнительные вопросы или желание распространять журнал, Вы можете обратиться к Дмитрию Шулькину, (0176 481 839 57) алтарнику нашего храма, который осуществляет распространение журнала по северу Германии.
Сайт журнала: www.foma.ru