версия для печати
Больная жена крестьянина Воронежской губернии Новокалитов. волости Василия Иванова Стрижакова Прасковья Стрижакова прибыла в Кронштадт со своим мужем, а одна предпринять далекое путешествие не решилась вследствие часто повторяющихся припадков беснования.
Эта болезнь мучила Стрижакову 12 лет и стала невыносимой как для самой больной, так и для ее мужа.
Они решили отправиться в Кронштадт просить молитв батюшки о. Иоанна. К счастью батюшка оказался дома.
Стрижаковым не пришлось долго проживать на чужбине.
15 сентября в Доме трудолюбия батюшка отслужил молебен и велел больной на следующий день за ранней литургией причаститься Святых Христовых Таин.
Ночь больная провела спокойно, но утром 16-го чувствовала страшные внутренние терзания, какая-то невидимая сила мучила ее.
Явилось ничем не объяснимое желание не ходить в церковь, и только усилиями мужа больную удалось стащить в церковь, где Стрижакову пришлось почти все время держать, так как она билась и металась.
Настал момент подвести к Причастию. Стрижаков выбился из сил, и если бы не помогли другие, то Стрижакову не удалось бы приобщить.
Батюшка, увидев больную, прекратил приобщать народ и начал молиться за больную, которая при приближении батюшки кричала таким неестественным голосом, что заглушала голос певчих.
После молитвы батюшка спросил больную, как ее зовут. Больная моментально перестала кричать и биться, назвала свое имя и с полным благоговением и слезами умиления причастилась Святых Христовых Таин. Следующие два дня Стрижакова ходила в церковь ко всем службам с радостью и благодарила Бога, избавившего ее от долголетних мучений.
Все видевшие это говорили: «Слава Богу и дай, Господи, долголетнее здравие батюшке о. Иоанну», а один киевлянин, по словам «Котлина», высказался, что раньше не верил в болезнь беснования, а теперь убедился и решил написать об этом в киевских газетах.
версия для печати
Некоторое время тому назад в Петербурге в одном из магазинов служил приказчик, уроженец Витебской губернии Александр Федорович Мирошенков.
У Мирошенкова была семья, состоявшая из жены, сына лет 20, который служил тоже по торговой части в Москве, и двенадцатилетней дочери Елизаветы. Елизавета, попав в Петербург семилетней девочкой из Варшавы, где ранее служил ее отец, никак не могла привыкнуть к сырому петербургскому климату и видимо, совсем была не в состоянии переносить его. Хотя Мирошенков получал и немного, однако, он ухитрялся на летнее время снимать дачу и где Елизавета всегда заметно поправлялась.
Но вот Мирошенков заболевает и, проболев два месяца, умирает, оставляя жену и дочь почти без всяких средств, за исключением очень маленькой суммы денег, которую он успел скопить за свою службу. С его смертью поездки на дачу прекратились за неимением средств на наем ее, и бедная девочка была вынуждена целый год безвыездно сидеть в Петербурге.
Уехать же из Петербурга было абсолютно некуда; родных у Мирошенковой не было, сын ее женился и уехал куда-то в Сибирь, и Мирошенкова кое-как перебивалась, делая на продажу искусственные цветы. Так прошло со дня смерти Мирошенкова около трех лет.
Здоровье Елизаветы видимо ухудшалось с каждым годом: у нее появилась большая слабость, пропал аппетит, появилась бессонница; она подолгу кашляла глухим, затяжным кашлем. Мать, испуганная таким состоянием здоровья дочери, повела ее в лечебницу, где доктора, осмотрев больную девочку, пришли к заключению, что у Елизаветы чахотка в самом сильном развитии.
На вопрос матери, что же делать с больной, врачи указали ей на необходимость как можно скорей увезти Елизавету из Петербурга куда-нибудь на юг, так как петербургский климат настолько вреден для больной, что, оставаясь здесь, больная протянет недолго. Но совет докторов легче было выслушать, чем исполнить, ибо без гроша в кармане поездка не только на юг, а даже из города на недалекое расстояние немыслима.
И мать, и дочь покорились своей участи и только горячо молились Богу, прося у Него утешения в их скорбях и прося Его помочь им. И Господь точно услышал молитвы юной больной и ее матери. Однажды Мирошенкова получает известие, что одна ее дальняя родственница, умирая, завещала ей довольно крупную сумму денег. Немедленно по получении наследства Мирошенкова уезжает в Крым, где и поселяется вместе со своей больной дочерью. Первое время по приезде в Крым Елизавета чувствовала себя как будто лучше: у ней появился небольшой аппетит, она стала лучше спать и меньше кашлять, но это было только первое время; через несколько недель у нее появились те же признаки чахотки и в такой же степени, как и в Петербурге. Благодетельный климат оказался недействительным против этой ужасной, беспощадной болезни.
Мать Елизаветы спрашивала врачей, не посоветуют ли они ей везти больную дочь куда-нибудь за границу, но те, выстукав свою пациентку, сообщили матери, что, по их мнению, это бесполезно, ибо одно легкое, а именно, правое, уже сильно поражено болезнью, левое
тоже затронуто. Слабость же больной настолько велика, что она навряд перенесет столь дальнее путешествие.
Находясь в столь отчаянном положении, Мирошенкова решила обратиться к о. Иоанну Кронштадтскому и просить его молитв, о силе которых она, живя в Петербурге, слышала не раз и не два. Но опасаясь везти дочь прямо в Кронштадт, климат которого заодно с путешествием туда мог бы повредить больной, она телеграфировала в Кронштадт, посоветует ли батюшка везти больную за границу или благословит ее приехать в Кронштадт, дабы помолиться вместе с ним?
Ответ гласил, что батюшка благословляет на поездку в Кронштадт. Немедленно Мирошенкова собралась и вместе с дочерью отправились к о. Иоанну. К ее удивлению Елизавета свободно перенесла всю длинную дорогу и по прибытии их в Кронштадт особенного ухудшения в ее здоровье не замечалось.
Повидав о. Иоанна, несчастная мать рассказала ему всю историю болезни своей дочери и со слезами умоляла батюшку помолиться о ее здоровье.
– Ну, ну, не плачь, не плачь, вот приеду к вам и помолимся вместе; Бог даст, ничего худого не будет, успокойся, успокойся, – говорил рыдающей Мирошенковой о. Иоанн.
Войдя в номер к Мирошенковым, о. Иоанн с ласковой улыбкой спросил больную: «Ну, как дела?»
Елизавета хотела что-то ответить, но припадок кашля помешал ей вымолвить хоть одно слово.
О. Иоанн отслужил молебен, причастил больную и ласково успокоил и мать, и дочь, сказав им:
– Не падайте духом, молитесь, велика сила и доброта Господа; по молитве вашей дастся вам.
Вскоре после молебна Елизавета почувствовала себя гораздо лучше; поговев у о. Иоанна, она вернулась обратно в Крым и стала так быстро поправляться, что месяца через два после ее приезда никто бы не сказал, что она незадолго перед этим умирала от чахотки. Легкие ее зарубцевались, и она совершенно оправилась от своего недуга. Теперь она уже замужем, имеет нескольких детей и не разу ни ее здоровье, ни здоровье ее детей не дало повода предположить, что когда-то у нее была чахотка чуть не в последнем градусе.
К. Елецкий
версия для печати
5-го августа после ранней литургии в Андреевском соборе Господу Богу угодно было еще показать славу Свою, пребывающую в о. Иоанне, показать преславное чудо Свое, – исцеление бесноватого, совершенное дорогим батюшкой при многих случайных свидетелях. Надо сказать, что бесноватый этот мучился уже в течение 3-х лет.
Бесноватого привезли в то время, когда дорогой батюшка стал собираться из собора и выходил уже северными дверями из алтаря.
Завидя идущего о. Иоанна, он стал вырываться из рук крепко державших его 4-х сильных
мужчин, стал лаять по-собачьи и кричать каким-то пискливым, нечеловеческим голосом:
«Пустите, опалил меня, сжег всего, выйду!» …
Отец же Иоанн, как бы не видя и не слыша его, продолжал идти к экипажу, на пути благословляя присутствовавших, которые, слыша дикие крики и вопли бесноватого, стали говорить ему: «Дорогой батюшка, исцели его, он сильно страдает!» …
Но о. Иоанн, задумчиво устремив взоры куда-то в даль, продолжал свой путь, как бы вовсе не слыша просьбы их. И лишь только тогда, когда голоса присутствовавших (дивны дела твои, Господи!) как бы слились в одну общую горячую просьбу, дышавшую глубокою верою в готовившееся совершиться чудо, дорогой батюшка, внезапно оборачиваясь к толпе, спросил: «Где он?» Бесноватого подвели.
Надо было видеть лицо несчастного, полное ужаса и страдания, когда его подводили к дорогому батюшке; надо было видеть в то время особенно прекрасное, строгое, сияющее каким-то неземным, истинно-Божественным светом лицо о. Иоанна, чтобы точно почувствовать то состояние души, которое пережили все присутствовавшие. Одно только скажу, что все в то время пережили сладкие редкие минуты бытия, явно чувствую близость Бога, ибо Господь – «Тот же и лета Его не кончатся» (Псал. 101, ст. 28).
Когда подвели к нему бесноватого, дорогой батюшка стал крестообразно дуть ему в лицо, возложа на голову его руку свою, и сказал: «Исцелит тебя Сам Господь!» При этих словах бесноватый кричать перестал. Отец же Иоанн продолжал: «тебе говорю, сатана, выходи из него. Сам Господь повелевает тебе!» Он же как-то хрипло отвечал ему: «Не пойду».
«Тебе говорю, – повелительным громовым голосом повторил дорогой батюшка, – выходи из него сейчас же. Сам Господь Иисус Христос повелевает тебе сие. Я говорю – выходи!» Затем как бы добавил: «Как твое имя, как зовут тебя?» Бесноватый молчал.
Отец Иоанн возобновил вопрос. Тогда, бесноватый, не глядя в лицо дорогому батюшке, дико вскричал: «Зачем спрашиваешь? Сам знаешь, как звать. Ты изгнал меня в Леушинском подворье и теперь гонишь. Не гони меня, я еще год пробуду в нем … Не пойду!..»
Присутствовавшие, слыша это, стояли в каком-то страхе, чувствуя присутствие врага рода человеческого, пребывающего в бесноватом. Было нестерпимо жутко. Тишина была полная. Слышно было только порывистое тяжелое дыхание и крики бесноватого и спокойный, ровный голос дорогого батюшки. И этот голос, полный приятности и какой-то неземной Божественной силы, побеждал невольный страх от присутствия духа злобы.
Кто-то из толпы сказал: «Дорогой батюшка, ему имя Алексей», но бесноватый перебил его, дико крича: «Что говорите ему, он сам знает …»
Дорогой батюшка строго взглянул на него кротким взором своим и проговорил: «Алексий, открой глаза!» Но бесноватый, как-то дико взмахнув руками, закричал, повторяя беспрестанно: «Ты – Николай Чудотворец, Николай Чудотворец!..» В это время чем-то смрадным, нечистым духом пахнуло от бесноватого, который продолжал кричать: «Не пойду, не открою… Ты – Николай Чудотворец»… – но уже как-то тихо, едва слышно.
– Твои слова ложны, – спокойно возразил дорогой батюшка, – открой глаза и смотри на меня.
Бесноватый как-то сразу притих, стал понемногу открывать глаза и, наконец, взглянул на дорогого батюшку уже спокойным, ясным взором. Видно было, что чудо совершилось.
Все присутствовавшие набожно творили крестное знамение, глядя со слезами умиления на чудесного исцелителя, который в это время говорил исцеленному: «Перекрестись, Алексий и возблагодари Бога. Сам Господь исцелил тебя!» Сказав это, дорогой батюшка прижал голову исцеленного к своей груди и, обняв его, дал ему поцеловать крест свой. Исцеленный же, счастливо улыбаясь, глядя с беспредельной любовью в глаза дорогому батюшке, припал к груди его, говоря: «Дорогой батюшка, избавь меня, дабы не вернулся он ко мне вновь, благослови причаститься мне Святых Таин Христовых!»
«Проведите его ко мне на квартиру» – были последние слова дорогого батюшки, уезжавшего домой. – «Я причащу тебя через полчаса, приходи!» – сказал он, уже обращаясь к исцеленному. И в глазах его светилось столько доброты и любви к страждущим, болящим, обремененным грехами житейскими, столько участия к пастве своей, что слезы умиления просились на глаза каждому.
Народ долго еще глядел во след уезжавшему пастырю, унося в сердце своем давно созревшую веру в чудодейственную силу молитвы дорогого батюшки, твердо веруя, что в нем Сам Господь пребывает, творя великую милость Свою миру. Дивен Бог во Святых Своих!
Н. Воронин
версия для печати
Михаил Селиверстович Селиверстов вел довольно крупное дело по разным городам России. Сам он по рождению происходил из Саратовской губернии.
Торговые дела Селиверстова, шедшие сначала очень хорошо и давшие ему большой барыш, стали некоторое время назад приходить в упадок. Как бы по заказу на Селиверстова обрушился целый ряд неудач. В большом имении, которое арендовал Селиверстов, градом выбило почти весь посев; старый, испытанный приказчик, поставленный им во главе торговли ответственным лицом, растратил хозяйские деньги, проиграв их в Нижнем Новгороде, куда ездил по поручению хозяина на ярмарку и, наконец, один крупный должник, должный ему большую сумму денег, разорился окончательно, не уплатив своему кредитору ни копейки.
К довершению материальных неудач старший сын Селиверстова, юноша лет 18, любимец родителей, заболел горячкой, и едва его удалось спасти от смерти.
Все это, вместе взятое, настолько расшатало нервы Михаила Селиверстовича, что они не выдержали и он заболел. Так как эти неудачи грозили окончиться крахом всех его торговых дел, то Селиверстов, не оправившись от своей болезни, отправился в разъезды и, спасая свою большую семью от грозящего ей в случае краха голода, принялся устраивать свои дела.
Кое-как приведя их в порядок, Селиверстов, крепкий, рослый сорокадвухлетний мужчина, почувствовал, что он уже не в состоянии двигаться и слег окончательно.
У него начались при сильнейшем нервном расстройстве нестерпимые головные боли. Лечивший Селиверстова врач, провозившись с больным несколько недель, немного привел в порядок нервы своего пациента, но с мигренями его не мог ничего поделать, а они-то главным образом и мучили больного.
Врач, лечивший Селиверстова, посоветовал его родным свезти больного в Москву, дабы там посоветоваться со специалистами по нервным болезням и, если они найдут нужным, попробовать лечение электричеством.
Селиверстов поехал в Москву, а оттуда в Петербург; и там, и здесь прожил довольно долго, и хотя ему и стало лучше, но совершенно он не излечился. Врачи, лечившие его, говорили ему, что только тогда он избавится он от своей болезни, если он бросит свои торговые дела, как очень его волнующие, и уедет куда-нибудь в деревню, где в полном спокойствии проживет год или два, исполняя все предписания врачей. В противном же случае, если он не согласится бросить свои дела, его болезнь сильно ухудшится и может сделаться неизлечимой.
Так как дела Селиверстова были в таком положении, что оставить их он никак не мог, не рискуя лишиться куска хлеба, то врачи, отпуская его домой, советовали в случае, если его болезнь ухудшится, не ехать вторично к ним, а проехать прямо за границу, где и полечиться у тамошних знаменитостей.
Селиверстов, вернувшись домой, чувствовал себя первое время довольно сносно, но, прожив дома около года, , он стал все чаще и чаще жаловаться на сильнейшую головную боль. Он целыми днями сначала, а потом и по несколько дней пролеживал в постели; почти не пил, не ел и не спал, так что ослабел до крайности. Промучившись так несколько месяцев, больной, пользуясь тем, что дела его пришли в более или менее приличное состояние и не требовали уже его постоянного присутствия, решил отправиться за границу к тамошним докторам за их помощью, что и сделал с большим трудом.
Но, видимо, болезнь его была уже до такой степени упорна и запущена, что даже лечение электричеством и другими новейшими способами не могло ее ослабить. Больной был истощен до последней степени вечными головными болями, к которым присоединилась еще глухота на правое ухо, глухота, сначала едва заметная, но постепенно довольно быстро увеличивавшаяся. За границей Селиверстов провел несколько месяцев, но болезнь его только усиливалась и дошла, наконец, до того, что родные стали опасаться за его жизнь, видя вечно лежащего, истощенного, худого как скелет человека, не слышащего на правое ухо, стонущего от сильной боли, вместо крепкого, жизнерадостного, еще не старого дельца, каким они привыкли видеть Селиверстова.
Приехал навестить больного и отец жены Селиверстова, человек уже старый, очень религиозный и большой почитатель о. Иоанна Кронштадтского . Выслушав рассказы дочери о неудачном лечении Селиверстова, отец сказал ей: – Брось-ка ты всех докторов, видно, не могут они помочь Михаилу, а уж он стал плох, навряд и проживет долго; попробуй-ка ты обратиться к Врачу Небесному; поедем все в Кронштадт и попросим дорогого батюшку помолиться за нас грешных. Верно, я чувствую, что молитва о. Иоанна поможет нашему больному встать на ноги.
Согласился на совет тестя Селиверстов, и его с большими трудностями удалось перевезти в Кронштадт, где старик тесть, пользуясь своими знакомствами, устроил так, что о. Иоанн должен был навестить больного.
В назначенное время батюшка вошел в комнату, занимаемую больным и, подойдя прямо к его постели и обращаясь к Селиверстову, который хотел приподняться при его приближении, громко сказал:
– Лежи, лежи, не тревожься, слышал от твоего тестя про твою болезнь; ну, как себя чувствуешь?
– Плохо, дорогой батюшка, плохо; только и надеюсь на Вашу молитву, – отвечал больной и заплакал.
– Ну, успокойся, успокойся, помолимся вместе и, Бог даст, тебе станет лучше, – сказал о. Иоанн и стал служить молебен о «здравии болящего раба Божия Михаила», во время которого Селиверстов и его родные горячо молились.
По окончании молебна о. Иоанн благословил больного, окропил его святой водой и так же громко сказал:
– Не падай духом, молись Богу, и Он, Милосердный, не оставит твоей молитвы.
Не прошло и трех дней после молебна, как Селиверстов почувствовал себя настолько бодрым, что был в состоянии придти в церковь, где и исповедался у о. Иоанна, и причастился из его рук.
Еще через несколько дней он уже почти не ощущал головных болей, глухота правого уха почти совершенно исчезла, появился аппетит и вообще здоровье Селиверстова начало приходить в нормальное состояние.
Поговев еще раз у дорогого батюшки, Селиверстов и его семья уехали из Кронштадта, увозя в своем сердце глубокую благодарность к отцу Иоанну, так помогшему своими молитвами больному.
С тех пор прошло довольно много времени, и ни разу мигрени не беспокоили Селиверстова. Он чувствует себя совершенно здоровым и по-прежнему занимается своими торговыми делами.
К. Елецкий
Целебная сила молитвы о. Иоанна Кронштадтского
Купечество и зажиточное мещанство, как известно, во всех важных случаях жизни обращается за благословением к отцу Иоанну Кронштадтскому.
В особенности же сильна вера в целебную силу молитвы о. Иоанна.
Мне рассказывали о двух последних случаях исцеления по молитве о. Иоанна в Кронштадте.
У доктора В. Н. Кочеткова заболела дочь какою-то головною болью, вроде менингита.
Консилиум врачей вместе с приглашенным из Петербурга профессором приговорил больную к смерти.
Началась агония.
Крестный отец девочки, полковник Берг, поехал к о. Иоанну просить его помолиться о болящей.
О. Иоанн поехал.
Доктор Кочетков встречает батюшку в слезах.
Ребенок лежал в забытьи, смерти ждали каждую минуту.
– Не печальтесь, – сказал о. Иоанн, – Господь милостив.
И сотворил немую молитву.
К вечеру девочке стало лучше, ночью она крепко спала, и здоровье медленно стало восстанавливаться.
Теперь она совершенно здорова.
Другой случай.
Делопроизводитель портовой конторы г-н Васильев заболел рожистым воспалением на лице.
Болезнь быстро прогрессировала. Г-н Васильев был отправлен в госпиталь.
Отвратительного вида опухоль вскоре покрыла все лицо несчастного. Надежды на спасение не оставалось никакой.
Жена пригласила о. Иоанна.
Батюшка, прибыв в госпиталь, приподнял больного и облобызал его.
Потом стал молиться.
Г-н Васильев поправился, от болезни не осталось ни следа. («Петерб. Газ.»).
версия для печати
Богатый сибирский хлеботорговец Сидор Петрович Орлов, простудившись в поездке, захворал зубной болью. Некоторое время он переносил мучительную боль, но когда стало невтерпеж, пригласил сельского фельдшера вырвать больной зуб. Невежественный фельдшер произвел эту операцию столь неудачно, что у Орлова через день после операции стала пухнуть десна, и скоро у него образовался огромный флюс, который все увеличивался и увеличивался. Орлов, видя такое последствие вырывания зуба, поехал в ближайший город, где обратился за помощью к зубному врачу.
Дантист, осмотрев больного, нашел необходимым сделать Орлову разрез, что и было произведено приглашенным хирургом, но опухоль не только не опадала, а наоборот все разрасталась и вскоре захватила даже шею, так что доктора стали опасаться заражения крови у больного.
Пролечившись некоторое время в городе, Орлов вернулся к себе домой и слег в постель. Положение его ухудшалось с каждым днем: он не пил, не ел ничего и ослабел до такой степени, что находившийся при нем доктор, взятый им из города, опасался за его жизнь.
Совершенно случайно в это время в дом Орлова попросился переночевать какой-то прохожий монах. Узнав от прислуги о совершенно безнадежном положении хозяина, инок повидался с женой Орлова и посоветовал ей обратиться к о. Иоанну Кронштадтскому и попросить батюшку помолиться об исцелении болящего.
– Я иду из Кронштадта, – говорил монах, – и на моих глазах было несколько случаев исцеления больных по молитве дорогого батюшки отца Иоанна; не теряй времени, хозяюшка, помолится о. Иоанн и твоему мужу сразу станет лучше.
Жена Орлова послушалась совета монаха и хотела послать немедленно в Кронштадт телеграмму, но сам Орлов, узнав о намерении жены, воспротивился посылке телеграммы и заявил, что он сам желает ехать к о. Иоанну.
Тщетно доктор и родные уговаривали больного отказаться от этого решения, указывая ему, что при его слабости ему опасно даже выехать из дома, а не то чтобы делать такое путешествие – Орлов оставался непоколебимым и в сопровождении врача и жены отправился в дальний путь.
Сначала он выдерживал дорогу довольно сносно, но потом уже около Москвы почувствовал себя так худо, что ему пришлось пробыть в Москве двое суток, чтобы хоть немного отдохнуть.
Сопровождавший Орлова доктор воспользовался этой остановкой, чтобы собрать консилиум врачей-специалистов, которым и показал больного. Осмотрев его, врачи пришли к заключению, что опухоль больного настолько уже опасна и вообще его организм так ослабел, что медицина совершенно бессильна и положение пациента очень тяжелое, что дальнейший путь грозит ему смертью.
Несмотря на такой приговор Орлов все-таки настаивал на продолжении путешествия, и скоро едва живой добрался до Кронштадта, где и добился того, что о. Иоанн должен был его навестить.
Войдя в номер, досточтимый пастырь обратился к жене Орлова с вопросом:
– Что с ним? Как он себя чувствует?
Орлова, упав к ногам о. Иоанна, умоляла помолиться за ее мужа и рассказала ему историю болезни.
– Откуда вы? – спросил о. Иоанн.
Узнав, что они приехали из Сибири, батюшка подивился, как больной, будучи таким слабым, мог совершить столь длинный путь, и, поговорив еще с больным и его женой, ласково ободрил их и, отслужив молебен, окропил больного святой водой и, благословив его, сказал:
– Вера твоя спасет тя!
На утро после молебна, когда еще больной спал, доктор с изумлением заметил, что опухоль на лице и шее Орлова стала значительно меньше. Больной чувствовал себя бодрее и выпил чашку бульона.
Через день опухоль была уже чуть заметна, и Орлов чувствовал только большую слабость, но и она вскоре исчезла, и дня через четыре Орлов мог уже вставать с постели и ходить по комнате.
Поговев в Кронштадте и оставив пастырю крупную сумму денег на дела благотворительности, недавний больной со своими спутниками покинул этот город, благословляя дорогого батюшку за его молитвы, по которым он получил исцеление, и монаха, давшего такой добрый совет, как поездка в Кронштадт к отцу Иоанну.
К. Елецкий
версия для печати
5-го апреля в Кронштадт была привезена своими отцом и братом больная женщина Тверской губернии Старицкого уезда дер. Полминец Прасковья Петрова, страдавшая три года нервной болезнью (беснование). Со дня своего замужества, кроме припадков, Петрова ненавидела своего мужа. Последний год с нею припадки стали повторяться очень часто, особенно накануне праздников и в самые праздники. Эти страдания Петровой отравляли жизнь ее самой и всех близких ей людей, что и побудило последних поехать в Кронштадт к батюшке отцу Иоанну. Они остановились в 12-м номере Дома трудолюбия.
В пятницу 6-го числа, батюшка, посещая номера Дома трудолюбия, зашел и к больной, которая начала неистово кричать. Батюшка подошел к ней и положил руки на голову со словами: «Да исцелит тебя Господь наш Иисус Христос».
После этих слов Петрова начала так подпрыгивать, что дрожал пол. Отец и брат не могли ее удержать, батюшка осенял ее крестным знамением. У больной появилась тошнота и при этом ее так страшно корчило, что, по словам «Котлина», многие присутствующие не могли видеть страданий молодой женщины и плакали. Затем она совершенно успокоилась. Батюшка велел посадить исцелившуюся на стул и отслужил краткий молебен, во время которого больная стала совершенно неузнаваема, поднялась со стула и молилась.
Батюшка благословил ее и спросил, не желает ли она причаститься Св. Таин? Петрова ответила утвердительно.
Тут же в номере батюшка ее исповедал и причастил, а вечером бывшая больная ходила на общую исповедь в Андреевский собор. В субботу и в воскресенье она ходила ко всем службам.
Уезжая, Петрова просила благословения на хорошую супружескую жизнь.
Этот случай произвел глубокое впечатление на всех, видевших эту тяжелую картину страданий этой несчастной женщины.
Н.
версия для печати
Вдова купца, Олимпиада Васильевна Пуговина, женщина уже не молодая, лет под пятьдесят, была долгое время больна, страдая сильными нервными болями.
Покойный муж Пуговиной, имевший довольно большую торговлю по разным местам России, был очень тяжелого характера, так что жизнь его семьи слагалась нелегко.
Вероятно, под вилянием этого у Олимпиады Васильевны сильно расстроились нервы, и она чувствовала в разных местах своего тела боли, которые с каждым годом все более усиливались. После смерти своего мужа Пуговина, оставшись владелицей всего состояния, ликвидировала дела и решила заняться своим расстроенным здоровьем, так как у нее на руках было двое детей, еще не достигших совершеннолетия.
В это время она стала замечать, что благодаря сильным головным болям, которым она была подвержена, у нее началось притупление слуха. Особенно это заметно было относительно правого уха.
Пуговина отправилась в Москву, где и советовалась со специалистами по ушным болезням, которые, выслушав ее рассказ о тех болях, которыми она страдала ранее, решили, что глухота у нее начинается на нервной подкладке.
Однако несмотря на все их усилия желаемого облегчения не получалось, и Пуговина слышала все хуже и хуже.
Она съездила в Петербург, где пролечилась у здешних докторов довольно долго, но и тут ей не стало лучше; наоборот, возобновились нервные страдания, мигрени и пр., которые было оставляли ее в покое некоторое время.
По совету врачей она поехала за границу, пользовалась водами и советами заграничных специалистов невропатологов и получила благодаря этому некоторое облегчение, но по возвращении в Россию это облегчение прошло, и она снова почувствовала себя нехорошо.
После двух-трех поездок за границу тамошнее лечение перестало ей помогать, и она вскоре совершенно лишилась слуха на правое ухо, а левым слышала только при помощи трубки; кроме того, мигрени у нее усилились до такой степени, что она по несколько дней не могла поднять головы от подушки.
После таких страданий Пуговина страшно ослабела и могла двигаться с большим трудом.
У ней, как у женщины в высшей степени религиозной и доброй, был заведен обычай, чтобы ни один странник или богомолец, постучавшись в ее ворота, не был отпускаем без обеда и ночлега.
Однажды в ее дом забрела какая-то странница, шедшая к себе домой в Ставропольскую губернию из Кронштадта, куда она ходила специально за тем, чтобы поговеть у о. Иоанна.
Узнав про болезнь хозяйки, длившуюся несколько лет, странница начала горячо советовать сыну Пуговиной отвезти больную мать в Кронштадт, чтобы попросить батюшку о. Иоанна помолиться о ее выздоровлении.
Дети больной, горячо любившие свою мать, с радостью решили воспользоваться советом странницы, но сделать это было нелегко, ибо, с одной стороны, Пуговина лежала в припадке мигрени, длившемся уже несколько дней, а с другой – общее состояние больной внушало опасение, что она не вынесет такого длинного путешествия.
Наконец, они решили послать в Кронштадт телеграмму, где спрашивали, благословит ли о. Иоанн привезти больную к нему, т. к. без его благословения они не решаются этого сделать ввиду крайне болезненного состояния их матери.
Вскоре из Кронштадта пришел ответ, что батюшка благословляет больную на путешествие.
По получении этого ответа Пуговина почувствовала сразу себя лучше; мигрень прошла, силы как будто прибавились, и она, не медля, стала собираться в путь.
Путешествие она, к крайнему изумлению окружающих, перенесла довольно легко и только по прибытии в Кронштадт почувствовала себя сильно утомленной.
Заняв номер, Пуговины стали поджидать досточтимого пастыря, и, когда о. Иоанн вошел к ним, дети со слезами стали умолять его помолиться о выздоровлении их матери.
О. Иоанн ласково успокоил их, обещав отслужить молебен, и, расспросив про болезнь их матери, сказал:
«Помолимся вместе; велика сила молитвы у Бога; Господь даст, больной станет лучше».
После этого о. Иоанн стал служить молебен «о выздоровлении рабы Божией Олимпиады», причем все Пуговины горячо молились.
В начале молебна Пуговина не слышала почти ничего, кроме легкого гула, но к концу стала довольно явственно различать и слова, когда же о. Иоанн по окончании молебна, положив ей на голову руки, сказал:
«Не падай духом, молись и по вере твоей дастся тебе», то больная к глубокому своему изумлению почувствовала, что она совершенно ясно разобрала слова батюшки.
Потрясенная этим, она упала к ногам о. Иоанна, благодаря его за исцеление.
«Что ты, что ты», – возразил ей о. Иоанн, – «благодари не меня, а Господа, молись ему и не забывай никогда благодарить Его за ту милость, которую Он тебе послал».
С этой минуты здоровье Пуговиной стало быстро поправляться и через несколько дней она слышала так же хорошо, как и прежде, до болезни.
Поговев у батюшки и причастившись из его рук, Пуговины, оставив ему довольно большую сумму на дела благотворительности, уехали из Кронштадта, увозя в своем сердце глубокую благодарность к о. Иоанну и несказанное удивление к силе его молитв.
С тех пор прошло довольно много времени, и не только глухота не возобновлялась у Пуговиной, но и нервные боли ее оставили недавнюю больную совершенно в покое.
К. Елецкий
версия для печати
У крестьянина Воронежской губернии Петра Егоровича Тимошина была дочь Прасковья.
Прасковья была совсем здоровая семнадцатилетняя девушка; ее мать умерла несколько лет тому назад в сумасшедшем доме, оставив мужу единственного ребенка, дочь Прасковью.
Вскоре Прасковья вышла замуж за своего односельчанина, приехавшего в родную деревню из Москвы, где он служил коридорным в одной из московских гостиниц.
Поженившись, молодые уехали в Москву, где и жили несколько лет вполне счастливо, как вдруг однажды муж Прасковьи, отличавшийся страшной вспыльчивостью, поссорившись с одним из своих знакомых, был довольно сильно ранен последним, вследствие сего и попал в больницу.
Потеряв место вследствие своей болезни, муж Прасковьи, выйдя из больницы, стал пьянствовать и, возвращаясь домой в нетрезвом виде, колотить жену и детей. – С горя это я, с горя, места все никак не найду, потому и пью, – говорил он в минуты протрезвления.
Такая тяжелая для Прасковьи жизнь тянулась чуть не целый год, причем ей приходилось вместе со своими детьми, которых у нее было целых пять человек, нередко голодать, ибо муж пропивал даже деньги, которые присылал ей отец.
Однажды Прасковьин муж попал в какую-то пьяную драку, где его избили до такой степени, что он через два дня, по доставлении его на квартиру, умер.
Вид мужа, облитого кровью, с разбитой головой, произвел на Прасковью такое впечатление, что она упала в обморок, длившийся несколько часов, так что окружавшие ее стали думать, что она уже не оживет.
Однако Прасковья ожила, но стала заговариваться и с трудом узнавала даже своих родных детей.
Похоронив мужа, Прасковья стала собираться на родину вместе со своим отцом, которого известили о смерти зятя и болезни дочери. Перед отъездом старик возил дочь в психиатрическую лечебницу, где и показал ее врачам, которые, осмотрев Прасковью и узнав, что ее мать умерла в сумасшедшем доме, посоветовали отцу немедленно увезти больную на вольный воздух, говоря, что перемена местожительства и деревенская жизнь могут оказать благотворное влияние на ее болезнь, зародыши которой, видимо, перешли к
Прасковье от ее матери.
И, действительно, первое время по приезде в деревню Прасковье стало как будто лучше; она стала понемногу узнавать окружающих и не твердить постоянно: «убит, голова разбита», что она стала говорить с тех пор, как увидала разбитую голову своего мужа, но взамен того она стала страдать галлюцинациями; ей казалось, что за дверью стоит ее покойный муж, совершенно здоровый, но с разбитой головой и требует, чтобы она открыла ему дверь, угрожая, если она этого не сделает, убить ее. Вся дрожа от страха, Прасковья прижималась к кому-либо из находившихся в комнате, прося его спасти ее от мужа, и так волновалась, что с нею делался обморок. Однажды ночью Прасковья проснулась с диким криком, переполошившим весь дом, и, вскочив с постели, бросилась бежать, крича: «Пришел, пришел, убьет!» Оказалось, что ей почудилось, будто ее покойный муж ворвался к ней в комнату с ножом в руке и грозил ее убить.
После этого случая разум Прасковьи помутился окончательно: она перестала совершенно узнавать кого-нибудь; спокойно сидя целыми днями на одном месте, она повторяла: «убит, голова разбита, убьет, с ножом».
Ее отец был в отчаянии; он был совсем одинок, у него только и был единственный ребенок Прасковья, да и та в таком ужасном положении. Тяжело было старику смотреть на свою любимую дочь, и он, чтобы возвратить пяти малюткам мать, решил употребить все средства, чтобы вернуть разум своей дочери.
Он и раньше обращался к врачам, но те только руками разводили, видя, что их усилия помочь больной не вели ни к чему и оправдывали бессилие медицины наследственным недугом.
Возил старик больную дочь в Задонск к мощам преподобного Тихона Задонского, в г. Елец Орловской губернии к Чудотворной, высоко почитаемой здесь иконе Божией Матери, но дочери его не становилось лучше.
Тогда старик решился на последнее средство. Он глубоко почитал о. Иоанна Кронштадтского, у которого бывал в своей жизни раза два и советами которого пользовался с большим успехом для себя.
Он решился съездить с больной дочерью в Кронштадт и попросить молитв кронштадтского пастыря для исцеления больной.
Немедленно собравшись, старик вместе с дочерью отправился в путешествие и, прибыв в Кронштадт, остановился у своего старого знакомого, куда и должен был согласно данному им обещанию на просьбу старика, прибыть о. Иоанн.
В назначенное время досточтимый батюшка вошел в комнату, где сидела больная, и с ласковой улыбкой спросил у старика:
– Ну как дела?
Отец Прасковьи стал просить о. Иоанна помолиться о выздоровлении больной.
– А давно это с ней? – спросил батюшка.
Отец рассказал историю болезни Прасковьи, и о. Иоанн, подойдя к ней, спросил ее:
– Ну, как ты себя чувствуешь?
Прасковья, не отвечая на вопрос, только повторяла: «убит, голова разбита».
О. Иоанн стал служить молебен «о выздоровлении рабы Божией Параскевы» и по окончании его благословил старика и больную, которая, относясь совершенно безучастно к молебну в начале его, к концу перестала повторять свои слова и начала молиться; окропил их святой водой и перед уходом положил свои руки на голову больной и, помолясь про себя несколько минут, перекрестил ее три раза и сказал ее отцу:
– Отслужи молебен у раки Митрофания Воронежского, не падай духом, молись и Господь вернет разум твоей дочери.
После молебна Прасковья заснула, и проснувшись утром, с недоумением осмотрелась вокруг и, посмотрев несколько минут на отца, спросила:
– Батюшка, это ты? Где мы?
Видя, что дочь его узнала, старик от радости не мог говорить; он только и мог промолвить: – Молись за дорогого батюшку о. Иоанна, – и разрыдался.
Поговев и причастившись у о. Иоанна, старик с дочерью вернулись домой, помолившись согласно наказу о. Иоанна у раки святителя Митрофания Воронежского.
Здоровье Прасковьи стало быстро поправляться, и через короткое время она совсем оправилась.
С тех пор прошло много времени, и ни разу Прасковья не давала повода думать, что она когда-то была больна безумием. Благодарности к о. Иоанну отца и дочери нет границ. По их словам, «они ежедневно просят Бога о сохранении дорогого батюшки на благо и пользу всех верующих христиан».
К. Елецкий
версия для печати
В начале 1907 года в Кронштадте произошел следующий прямо изумительный случай исцеления, по молитвам досточтимого пастыря о. Иоанна, буйного больного, одержимого падучей болезнью.
Крестьянин Иркутской губернии Нижнеудинского уезда Кимельческой волости Степан Михайлов Минеев в продолжении многих лет был одержим припадками падучей болезни.
Его болезнь выражалась в очень частых и сильнейших припадках, во время которых больной доходил до бешенства и совершенно имел вид буйно-помешанного.
С дикими криками и ревом бросался Минеев на родных и присутствовавших, сокрушая все на своем пути, и его родным при наступлении припадков у Степана приходилось скорее звать на помощь соседей, чтобы с их помощью связать больного веревками и тем обезопасить себя от его бешенства.
Во время припадков сила Степана увеличивалась до необыкновенных размеров, так что несколько дюжих мужчин едва-едва могли с ним справляться.
Больной страшно страдал от своей болезни, находясь в мучительном бессознательном состоянии целыми днями. Наравне с ним измучились и его родные: с одной стороны, их беспокоила болезнь родственника, с другой, они находились постоянно в напряженном состоянии в ожидании проявления его бешеных припадков.
Наконец, болезнь усилилась до крайности; не проходило несколько дней, чтобы он в припадке падучей не катался с пеной у рта по земле, колотясь о нее головой, вскакивал иногда на ноги и бросался на людей и снова падал на землю.
Родные обратились за помощью к докторам.
Еще ранее обращались они к разным знахарям и знахаркам, прося «выгнать беса из больного», но доморощенные кудесники помочь больному были не в состоянии, и тогда-то родные пошли за помощью к медицине, но она оказалась совершенно бессильной и, что называется, спасовала перед упорством болезни Степана, забравшей крепко в цепкие лапы несчастную жертву.
А Степану делалось все хуже и хуже, и он таял как свеча. Родные его были в отчаянии; держать такого буйного больного дома было совершенно невозможно, отдать в какую-нибудь лечебницу они были не в состоянии, так как в лечебницу пришлось бы платить деньги, и притом не малые, а Минеевы не обладали такими средствами, чтобы поступить подобным образом.
В это-то столь тягостное для них время в голову им пришла спасительная мысль отвезти больного Степана в Кронштадт и умолить кронштадтского батюшку о. Иоанна помолиться об исцелении больного. И, действительно, как показало будущее, надежда на молитвы о. Иоанна их не обманула. Так как одного Степана ни в коем случае нельзя было отпускать в такое далекое путешествие, то его родной брат Антон, взяв с собою товарища Степана Григория Рютина, решил сам везти больного. И вот в феврале месяце Антон Минеев и Григорий Рютин с большими затруднениями привезли больного из далекой Сибири в Кронштадт.
Приехав туда, они остановились в Доме трудолюбия и устроили так, что батюшка должен был посетить больного 18 февраля. Накануне этого дня со Степаном был сильнейший припадок. Он по обыкновению катался по полу, бесновался и пришел в такое неистовство, что его пришлось опять всего опутать веревками. В назначенное время о. Иоанн своей быстрой, легкой походкой вошел в номер, где помещался больной и, выслушав просьбу брата больного – помолиться о его здоровье, охотно согласился на нее.
Отслужив молебен о «выздоровлении раба Божьего Стефана», батюшка причастил больного Св. Таин и обратился к нему со словами: «Да исцелит тебя Господь Бог».
После этого о. Иоанн ласково поговорил с больным, успокоил и утешил его и его спутников и благословил Степана вторично причаститься на другой день, но уже не в номере, а в Андреевском соборе.
На другой день Степан со своими спутниками отправился в Андреевский собор. Все, видевшие его накануне бесновавшимся и опутанным веревками, были несказанно поражены происшедшей в больном переменой; в церкви Степан вел себя тихо, чинно, усердно молился и совершенно спокойно подошел к Св. Причастию. В последующие дни Степан чувствовал себя превосходно и, прожив несколько дней в Кронштадте и чувствуя себя совсем здоровым, уехал со своими спутниками домой горячо благодаря досточтимого кронштадтского пастыря за свое исцеление.
С тех пор прошло уже несколько месяцев, как однажды в контору Дома трудолюбия пришло письмо от Степана Минеева из Иркутской губернии. В этом письме Степан снова горячо благодарил дорогого батюшку за его молитвы, силою которых он избавился от своего недуга, и прибавляет, что в настоящее время он чувствует себя совершенно здоровым и со дня приезда из Кронштадта у не было более ни одного припадка его болезни. Это письмо подписано многими местными жителями, свидетельствующими, что они знали Степана Минеева, как буйно-помешанного до поездки в Кронштадт, а теперь, после поездки, видят его совсем здоровым. То же подтверждает Баргадайский (Иркутской губернии Бол. уезда) сельский староста с приложением печати.
Как упомянуто выше, этот случай исцеления по молитвам о. Иоанна Кронштадтского произошел в Кронштадте 18 февраля 1907 года. При этом присутствовали спутники исцелившегося Степана Минеева: его брат Антон Михайлов Минеев, крестьянин Иркутской губернии Нижнеудинского уезда Кимельческой волости, и Григорий Рютин, крестьянин Иркутской губернии Бол. Уезда Амехабатской волости.
К. Елецкий
